История русской литературы. Ч.3. Полещук Л.З. - 34 стр.

        Иван Карамазов излагает Алексею свой взгляд на «обидный комизм человеческих
противоречий»: он, как и Мефистофель, говорит об извечных и бесконечных мучениях человека, о
неразумии и духовной слабости его и, наконец, о том, что «во всяком человеке, конечно, таится зверь,
зверь гневливости, зверь сладострастной распаляемости от криков истязуемой жертвы, зверь без удержу,
спущенного с цепи, зверь нажитых в разврате болезней». Мефистофель – носитель полного отрицания,
но он не «отрицательный персонаж» в обычном смысле этого слова. Если одну сторону истины
выражает Фауст, то другую – Мефистофель. Это тоже носитель идей, волновавших Гете. Мысль
великого поэта была гибкой и диалектически сложной. Достоевский тоже вкладывает в уста черта в
кошмаре Ивана, выношенные им идеи, например, мысль о «горниле сомнений» как неизбежной
предпосылки подлинной веры. Сам этот черт – метафорическая эмблема духовного сомнения: как
искуситель и как знак преодоления искушения. Но в «Братьях Карамазовых» черт не является носителем
истины в авторском понимании, здесь он, безусловно, «отрицательный персонаж» - выразитель дурной,
грязной стороны человеческого сознания.
        В исповеди Ивана Алеше ставится проблема построения мира новых человеческих отношений.
Иван мечтает о «всемирном счастье» людей, об обществе, в котором все «будут счастливы и не будут
более ни бунтовать, ни истреблять друг друга повсеместно», о «вечной гармонии», когда «случится и
явится нечто до того драгоценное, что хватит его на все сердца, на утоление всех негодований, на
искупление всех злодейств…» Это гуманистическая забота, вытекающая из национальной культурной
традиции, «русской идеи: из традиционной устремленности русских мыслителей и писателей к
построению «Царства Божия на земле». Иван со студенческой скамьи усвоил мудрость
просветительской науки и убежден, что всесильный человеческий разум может быть Демиургом новой
вселенной. Только для этого ему нужно свергнуть прежнего Демиурга – Бога. Иван стремится
превозмочь Бога. Мыслитель Достоевского выдвигает альтернативу: Бог или человек: «Человек
возвеличится духом Божеской титанической гордости и явится человекобог». С образом Ивана
Карамазова связана тема свободы воли человека и цене за эту свободу. Для Ивана главная личностная
задача, с которой неразрывно слита вся его философия, - и бунт против Бога, и легенда о Великом
инквизиторе – это обоснование принципа «все позволено». Алеша в конце Ивановой исповеди,
пораженный тем, с каким адом «в душе и голове» живет его брат, горестно восклицает: «Как же жить-то
будешь?»




                                Лев Николаевич Толстой
                     Творчество. Начало литературной деятельности.
        У Л.Н.Толстого произведения тесно связаны с жизнью, с личностью писателя, что невозможно
говорить об одном без другого. В русском обществе, отчасти в критике, утвердилось мнение, будто бы в
конце 70-х начале 80-х гг. XIX века с Львом Толстым произошел глубокий нравственный и религиозный
переворот, который в корне изменил не только всю его личную жизнь, но и писательскую деятельность,
как бы переломив его существование на две половины: в первой он – только великий писатель и
великий человек, но все-таки человек от мира сего, с человеческими страстями, скорбями, сомнениями,
слабостями, во второй – он выходит из всех условий исторического быта и культуры; одни говорят, что
он христианский подвижник, другие – безбожник, третьи – фанатик, четвертые – мудрец, достигший
высшего нравственного просветления как Сократ.
        Сам Толстой в «Исповеди», написанной в 1879 году, подтверждает и подчеркивает
единственность, бесповоротность своего религиозного перерождения: «Пять лет тому назад со мною
стало случаться что-то очень странное: на меня стали находить минуты сначала недоумения, остановки
жизни, как будто я не знал, как мне жить, что мне делать. – Эти остановки жизни всегда выражались
одинаковыми вопросами: Зачем? Ну, а потом? – Я будто жил-жил, шел-шел и пришел к пропасти. Я
ясно увидал, что впереди ничего нет, кроме погибели. – Я всеми силами стремился прочь от жизни. – И
вот я, счастливый человек, прятал от себя шнурок, чтобы не повеситься на перекладине между шкапами
в своей комнате, где я каждый вечер бывал один, раздеваясь и перестал ходить с ружьем на охоту, чтобы
не соблазниться слишком легким способом избавления себя от жизни». Лев Толстой считал, что от этого
отчаяния спасло его сближение с простым народом, верующими людьми: «Я жил так, то есть в общении
с народом, года два, и со мной случился переворот. Со мной случилось то, что жизнь нашего круга –
богатых ученых – не только опротивела мне, но потеряла всякий смысл. Все наши действия,

                                                 35