История русской литературы. Ч.3. Полещук Л.З. - 54 стр.

весь ореол и унизились, но, унизившись, стали безмерно лучше, достойнее и истиннее чем когда были
первыми высокими». Достоевский предсказал всемирное значение Л.Толстого по поводу именно Анны
Карениной. В этом произведении, утверждал Достоевский, выражена величайшая тайна мира, тайна
зла, «с страшной глубиной и силою, с небывалым доселе у нас реализмом художественного
исполнения»; здесь выражено то, что «законы духа человеческого столь еще неизвестны… сколь
таинственны, что нет и не может быть судей окончательных, а есть Тот, Который говорит: «Сне
отмщение, и Аз воздам». Ему одному известна вся тайна мира сего и окончательная судьба человека».
Одну сцену Достоевский считает главною, называет самою «гениальною», в этой сцене для него с
наибольшей силой и ясностью выражена главная идея романа – тайна незавершенного мира, тайна зла и
несоизмеримость тайны этой с человеческим разумом; та сцена, где Анна Каренина, чувствуя
приближение смерти, делает мужу поразительное признание: «Я все та же, но во мне есть другая, я ее
боюсь… Та не я. Теперь я настоящая, я вся». Достоевский отмечает «раздвоенность» Анны, о
соединении в ней «двух правд».
        По мнению Д.Мережковского, трагедия Анны в том, что «любовь к Вронскому не только не
разрушает, а, напротив, обостряет, углубляет до бесконечности любовь ее к мужу… это два самые
великие, самые чистые и совершенно противоположные, для ее сознания несоединимые чувства… И
Анна гибнет от этого раздвоения». И эти «две правды», эти два «я» борются в Анне. Одно из этих «я»
легко определимо: оно освещено светом общенародного, толстовского религиозного сознания. Это
именно то из двух «я», которое является самой Анне при вспышке «белого света смерти», и которое
считает она единственно подлинным, праведным, святым. Это та будто бы настоящая прежняя Анна,
которая любит не Вронского, а мужа любовью бесстрастною, любовью-жалостью: «Он добр, он сам не
знает, как он добр. Никто не знал. Одна я, и то мне тяжело стало. Его глаза надо знать, у Сережи точно
такие же, и я их видеть не могу от этого». Вронский не мог понять, как Анна со своею сильною, честною
натурой могла переносить это положение обмана и не желать выйти из него, но он не догадывался, что
главная причина этого было то слово сын, которого она не могла выговорить. Когда Анна думала о сыне
и о его будущих отношениях к бросившей его отца матери, ей так становилось страшно за то, что она
сделала, и она не рассуждала, а, как женщина, старалась только успокоить себя лживыми
рассуждениями и словами с тем, чтобы все оставалось по-прежнему и чтобы можно было забыть про
этот страшный вопрос, что будет с сыном. Действительно, это не так легко решить, как думают все.
Уйти от мужа? Забыть прошлое и начать новую жизнь? Но ведь вот – глаза у Сережи совсем такие же,
как у отца. Она не может их видеть, не может подумать о них. И никуда не уйдет от этих глаз – из-за
них и погибнет. Не может она не быть навеки женою своего мужа, потому что не может не быть навеки
матерью своего сына. Мережковский пишет: «Это связь крови и плоти, «связь души с телом»; чтобы
порвать ее, надо порвать нить самой жизни, и, действительно, Анна, порывая ее, убивает себя».
        Сцена у постели больной Анны показывает не временное и суетное, а вечное, и своим
нравственным светом она освещает и прошедшее, и все, что будет потом, она позволяет заглянуть в те
глубины, куда сумел заглянуть сам Толстой. В пятой части романа Толстой рассказывает, что Левин
пережил два события (смерть брата и рождение сына), которые «одинаково были вне всех обычных
условий, но были в этой жизни как будто отверстия, сквозь которые показывалось что-то высшее…» Это
говорится о Левине, но это можно отнести и к Каренину, когда он находился в комнате, где его жена
была на пороге смерти. Это относится и к автору романа, который, изображая самую обыденную
действительность, ее радости и трагедии, постоянно открывает читателю самое высокое в человеке.
Углубленному художественному исследованию в романе подверглась не только личность Каренина, но
и еще больше личность Анны и ее возможная вина перед мужем и сыном. Так ли уж несомненно то, что
она виновата? Так ли безусловно справедлив этот тезис: «Мне отмщение, и Аз воздам», если его
понимать как утверждение неизбежности наказания и законности его? Свое счастье нельзя строить за
счет другого человека. Это справедливо. Но это справедливо в принципе, а когда дело касается
конкретного, живого, да еще близкого нам человека, справедливый нравственный тезис делается не
столь безусловным, не столь категорически однозначным. Нужно было решить такой вопрос: имеет ли
вообще человек право на счастье? Имела ли право на счастье Анна? И что конкретно, помимо общих
нравственных соображений, мешало Анне, которая так жаждала счастья, бать счастливой? Разумеется,
все эти вопросы не возникли бы, если бы Анна не была человеком самого высокого плана. Она честная,
правдивая, живая, добрая, великодушная, она никому не хотела зла. Она не властна была в своем
внезапно вспыхнувшем чувстве, в своей страсти, Анна полюбила истинно, сильно. Это не был светский
роман. Алексей Вронский также страстно и искренне полюбил Анну. Почему же все складывается так
трагично? Бетси Тверская, приятельница Анны, светская дама, имела в жизни своей много связей и
романов, однако ее никто не осуждал за это, и она была счастлива. Мать Вронского, узнав об увлечении

                                                 55