История русской литературы. Ч.3. Полещук Л.З. - 63 стр.

– этот мотив романа начинает развиваться уже с первых страниц. Одна из важнейших особенностей
Левина: герой всегда в поисках, непрерывно отвергает одни свои решения, увлечения во имя других, он
всегда неудовлетворен действительностью, и поэтому самим собой. Если плоха действительность, то
плох и он, Левин. У него есть наивная пророческая одержимость, смутная вера в то, что от его мыслей и
действий зависит изменение действительности. Вечные поиски, вечная неудовлетворенность, переходы
из одной фазы духовного развития в другую – это свойство самой личности Левина прорывается уже
тут, на первых страницах романа, когда Облонский, представляя Левина своим сослуживцам, говорит о
нем: «Земский деятель». «Нет, я уже не земский деятель. Я со всеми разбранился и не езжу больше на
собрания… Ну, коротка сказать, я убедился, что никакой земской деятельности и нет и быть не может…
с одной стороны, игрушка, играют в парламент, а я ни достаточно молод, ни достаточно стар, чтобы
забавляться игрушками; а с другой стороны – это средство для уездной партии наживать деньжонки.
Прежде были опеки, суда, а теперь земство, не в виде взяток, а в виде незаслуженного жалования», -
говорил он так горячо, как будто бы кто-нибудь из присутствовавших оспаривал его мнение. Эта детская
горячность и детская серьезность, когда кажется совершенно необходимым сразу поделиться новыми и
самыми важными мыслями, и эта детская незащищенность (Левин забывает, что он высказывает свои,
добытые жизненным опытом, новые убеждения перед людьми равнодушными ко всем общим
вопросам), этот постоянный риск предстать и странным и смешным – во всем этом характер
Константина Левина. Он напоминает Пьера Безухова при первом появлении в салоне Шерер. Что
касается существа мыслей о земстве и земской деятельности, к которым пришел Левин, то и тут
сказываются коренные черты его образа. Либеральствующий Стива поверхностен, когда говорит, что
Левин находится в новой, «консервативной» фазе. Раздумья Левина и его поиски развиваются в
совершенно ином измерении. Для Стивы существуют консерваторы и либералы; земство либерально –
Стива за земство. Но Левину неинтересны эти мелкие подразделения и вся борьба между либералами и
консерваторами, вся эта мышиная возня. Он вне всех подобных подразделений; вне самого этого
мышления. И консерваторы и либералы одинаково живут иллюзорной, призрачной действительностью,
микроскопическими волнениями и интересами. Левин исходит из действительной жизни, в поле его
зрения мужик, а мужику безразличны споры между господами, от которых ничего не может измениться
в коренном устройстве действительности. Значение семьи для Левина теснейшим и непосредственным
образом связано с лейтмотивом романа, темой единения и разъединения людей. Семья для Левина –
самое высшее, самое глубокое единение, которое только возможно между людьми. В его мечтах о своей
семье ему даже сначала представляется семья, а уже потом та женщина, вместе с которой он будет
создавать семью. И вот он приехал сюда, в этот чуждый ему городской мир, для главного дела своей
жизни. Левин получает жестокий удар. Та, которая избрана им, от которой зависит его счастье, его
судьба, отторгнута от него, украдена у него чуждым миром. Именно украдена, - ведь для Вронского
Кити, еще не понявшая самое себя и свою любовь, эта девочка, которой он вскружил голову своим
блеском, своим обаянием, - для Вронского она со всем ее страхом и со всем ее трепетным волнением
перед начинающейся жизнью, со всем миром ее чувств, не представляет серьезного, большого значения.
В отношении к Кити Вронский напоминает Анатоля Курагина в отношении к Наташе Ростовой.
Вронский тут является представителем всего соблазнительного, фальшивого мира, не признающего
ничего человечески серьезного, чуждого всему наивно доверчивому, цельному и простому. Кити проста
и доверчива. Повторяющаяся деталь ее облика – правдивые глаза. Кити – существо цельное, прямое,
искреннее, доверчивое. У Левина и Кити много общего.
        Левин еще верит в прочность, неколебимость отцовского, дедовского патриархального мира, он
верит, что у него есть свой мир, убежище от всех горестей, от всего непонятного, чуждого,
«городского», от всей чуждой действительности. «Утром Константин Левин выехал из Москвы и к
вечеру приехал домой. Дорогой, в вагоне, он разговаривал с соседями о политике, о новых железных
дорогах, и, так же как в Москве, его одолевала путаница понятий, недовольство собой, стыд перед чем-
то; но когда он вышел на своей станции, узнал кривого кучера Игната с поднятым воротником кафтана,
когда увидал в неярком свете, падающем из окон станции, свои ковровые сани, своих лошадей с
подвязанными хвостами, в сбруе с кольцами и мохрами, когда кучер Игнат, еже в то время как
укладывались, рассказал ему деревенские новости … он почувствовал, что понемногу путаница
разъясняется и стыд и недовольство собой проходят». Железная дорога для Толстого – символ нового,
железного века, железный путь, на который вступает человечество. И разговоры, в которых Левин
участвовал в вагоне поезда, о железных дорогах, о политике, обо всем новом, тревожном, полном
путаницы, неясности, что несет с собой новый век, - все это чуждое, приносящее только хаос, только
«стыд» перед чем-то, недовольство собой, какое-то странное отделение от самого себя, разъединение с


                                                 64