ВУЗ:
Составители:
Рубрика:
75
Нехлюдова в сознании большой своей вины перед народом, в сознании не просто греховности, но и
преступности своей жизни. И не только своей – жизни всего сословия. Нехлюдов постепенно входит в
мир несчастных, но в то же время не может окончательно оторваться от прежнего мира, «для того,
чтобы помочь угнетенным, он должен становиться на сторону угнетающих, как будто признавая их
деятельность законною тем, что обращался к ним с просьбами о том, чтобы они немного, хотя бы по
отношению известных лиц, воздержались от своих обычных и вероятно незаметных им самим
жестокостей». Встреча с Масловой на суде послужила для Нехлюдова первым сильным толчком к
нравственному прозрению, к изменению взгляда на мир. Не менее сильное воздействие на него имели
деревенские впечатления. Они, как и всякая увиденная и прочувствованная, глубоко пережитая
человеком неправда, еще более обострили его видение, усилили в нем чувство стыда и боли, сделали его
необыкновенно чувствительным к малейшему проявлению лжи. Тем самым они максимально
приблизили его к автору, сделали его в известном смысле авторским «двойником». Отныне Толстой во
многом будет смотреть на мир глазами своего героя, и его обличения приобретут новый импульс, новую
силу.
Так, Нехлюдов, весь во власти впечатлений от деревенской нужды, возвращается в город:
«Город особенно странно и по-новому в этот приезд поразил Нехлюдова… Проходя мимо лавок мясных,
рыбных и готового платья, он был поражен – точно в первый раз увидел он это – сытостью того
огромного количества таких чистых и жирных лавочников, каких нет ни у одного человека в деревне…
Такие же сытые были кучера с огромными задами и пуговицами на спине, такие же швейцары в
фуражках, обшитых галунами, такие же горничные в фартуках и кудряшках и в особенности лихачи-
извозчики с подбритыми затылками, сидевшие, развалясь, в своих пролетках, презрительно и развратно
рассматривая проходящих». С другой стороны, рядом с этими служителями роскоши и праздности
привилегированных классов, в том же городе Нехлюдову бросаются в глаза «худые, бледные,
растрепанные прачки, худыми оголенными руками гладившие перед открытыми окнами, из которых
валил мыльный пар. Такие же были два красильщика в белых фартуках и опорках на босу ногу, все от
головы до пяток измазанные краской…Такие же лица были и у запыленных с черными лицами ломовых
извозчиков, трясущихся на своих дрогах. Такие же были у оборванных опухших мужчин и женщин, с
детьми стоявших на углах улиц и просивших милостыню». В городской жизни Нехлюдов видит теперь
безумие, прямую бессмыслицу. Такое видение возникает у него по контрасту с тем, что он наблюдал в
деревне. В деревне плохо, страшно, там бедность и нищета, но сама деревенская жизнь по глубокой,
трудовой сути своей исполнена разумного смысла. В том, что эта разумная жизнь устроена дурно,
виноваты Нехлюдовы и ему подобные, владеющие землею, которой они не пользуются, но за которою
получают от тех же крестьян деньги, чтобы продолжать свою сытую и праздную жизнь. В изображении
Толстым города все время ощущается внутренняя соотнесенность с деревней. С этим связан и все
усиливающийся пафос обличения. Нехлюдов делится своими впечатлениями и новыми воззрениями на
жизнь с богатой, доброй и простодушной тетушкой Екатериной Ивановной Чарской. Она спрашивает:
«А ты что ж хочешь, чтобы я работала и ничего не ела? – Нет, я не хочу, чтобы вы не кушали, - невольно
улыбаясь, отвечал Нехлюдов, - а хочу только, чтобы мы все работали, все кушали…» «Тетушка, опять
опустив лоб и зрачки, с любопытством уставилась на него». Но дальше Нехлюдов все менее способен
улыбаться, обличая, он доходит до самой сердцевины социальной правды. Он не говорит правду, но
кричит о ней. Он боится, что иначе его могут не услышать, он записывает в дневнике: «Есть ужасные
заслонки, замыкающие сердца и сознание людей и мешающие им принять истину. Как отворять их? Как
проникать за них?» Муж тетушки, граф Иван Михайлович, человек «очень твердых убеждений»:
«Убеждения графа Ивана Михайловича с молодых лет состояли в том, что как птице свойственно
питаться червяками, быть одетой перьями и пухом и летать по воздуху, так и ему свойственно питаться
дорогими кушаньями, приготовленными дорогими поварами, быть одетым в самую покойную и
дорогую одежду, ездить на самых покойных и быстрых лошадях, и что поэтому это все должно быть для
него готово…» А вот и блистательная и насквозь лживая Mariette, “которая живет с мужем, делающим
свою карьеру слезами и жизнью сотен и сотен людей, и ей это совершенно все равно”; сенатор Вольф,
считавший себя «человеком рыцарской честности», но вместе с тем «погубить… разорить, быть
причиной ссылки и заточения сотен невинных людей вследствие их привязанности к своему народу и
религии отцов, как он сделал в то время, как был губернатором в одной из губерний Царства Польского,
он не только не считал бесчестным, но считал подвигом благородства, мужества, патриотизма»; барон
Воробьев; «заслуженный, но выживший из ума» старый генерал, от которого зависело «смягчение
участи заключенных в Петербурге»; Топоров. Толстой дает Топорову следующую характеристику:
«Должность, которую занимал Топоров, по назначению своему составляла внутреннее противоречие, не
видеть которое мог только человек тупой и лишенный нравственного чувства. Топоров обладал обоими
Нехлюдова в сознании большой своей вины перед народом, в сознании не просто греховности, но и
преступности своей жизни. И не только своей – жизни всего сословия. Нехлюдов постепенно входит в
мир несчастных, но в то же время не может окончательно оторваться от прежнего мира, «для того,
чтобы помочь угнетенным, он должен становиться на сторону угнетающих, как будто признавая их
деятельность законною тем, что обращался к ним с просьбами о том, чтобы они немного, хотя бы по
отношению известных лиц, воздержались от своих обычных и вероятно незаметных им самим
жестокостей». Встреча с Масловой на суде послужила для Нехлюдова первым сильным толчком к
нравственному прозрению, к изменению взгляда на мир. Не менее сильное воздействие на него имели
деревенские впечатления. Они, как и всякая увиденная и прочувствованная, глубоко пережитая
человеком неправда, еще более обострили его видение, усилили в нем чувство стыда и боли, сделали его
необыкновенно чувствительным к малейшему проявлению лжи. Тем самым они максимально
приблизили его к автору, сделали его в известном смысле авторским «двойником». Отныне Толстой во
многом будет смотреть на мир глазами своего героя, и его обличения приобретут новый импульс, новую
силу.
Так, Нехлюдов, весь во власти впечатлений от деревенской нужды, возвращается в город:
«Город особенно странно и по-новому в этот приезд поразил Нехлюдова… Проходя мимо лавок мясных,
рыбных и готового платья, он был поражен – точно в первый раз увидел он это – сытостью того
огромного количества таких чистых и жирных лавочников, каких нет ни у одного человека в деревне…
Такие же сытые были кучера с огромными задами и пуговицами на спине, такие же швейцары в
фуражках, обшитых галунами, такие же горничные в фартуках и кудряшках и в особенности лихачи-
извозчики с подбритыми затылками, сидевшие, развалясь, в своих пролетках, презрительно и развратно
рассматривая проходящих». С другой стороны, рядом с этими служителями роскоши и праздности
привилегированных классов, в том же городе Нехлюдову бросаются в глаза «худые, бледные,
растрепанные прачки, худыми оголенными руками гладившие перед открытыми окнами, из которых
валил мыльный пар. Такие же были два красильщика в белых фартуках и опорках на босу ногу, все от
головы до пяток измазанные краской…Такие же лица были и у запыленных с черными лицами ломовых
извозчиков, трясущихся на своих дрогах. Такие же были у оборванных опухших мужчин и женщин, с
детьми стоявших на углах улиц и просивших милостыню». В городской жизни Нехлюдов видит теперь
безумие, прямую бессмыслицу. Такое видение возникает у него по контрасту с тем, что он наблюдал в
деревне. В деревне плохо, страшно, там бедность и нищета, но сама деревенская жизнь по глубокой,
трудовой сути своей исполнена разумного смысла. В том, что эта разумная жизнь устроена дурно,
виноваты Нехлюдовы и ему подобные, владеющие землею, которой они не пользуются, но за которою
получают от тех же крестьян деньги, чтобы продолжать свою сытую и праздную жизнь. В изображении
Толстым города все время ощущается внутренняя соотнесенность с деревней. С этим связан и все
усиливающийся пафос обличения. Нехлюдов делится своими впечатлениями и новыми воззрениями на
жизнь с богатой, доброй и простодушной тетушкой Екатериной Ивановной Чарской. Она спрашивает:
«А ты что ж хочешь, чтобы я работала и ничего не ела? – Нет, я не хочу, чтобы вы не кушали, - невольно
улыбаясь, отвечал Нехлюдов, - а хочу только, чтобы мы все работали, все кушали…» «Тетушка, опять
опустив лоб и зрачки, с любопытством уставилась на него». Но дальше Нехлюдов все менее способен
улыбаться, обличая, он доходит до самой сердцевины социальной правды. Он не говорит правду, но
кричит о ней. Он боится, что иначе его могут не услышать, он записывает в дневнике: «Есть ужасные
заслонки, замыкающие сердца и сознание людей и мешающие им принять истину. Как отворять их? Как
проникать за них?» Муж тетушки, граф Иван Михайлович, человек «очень твердых убеждений»:
«Убеждения графа Ивана Михайловича с молодых лет состояли в том, что как птице свойственно
питаться червяками, быть одетой перьями и пухом и летать по воздуху, так и ему свойственно питаться
дорогими кушаньями, приготовленными дорогими поварами, быть одетым в самую покойную и
дорогую одежду, ездить на самых покойных и быстрых лошадях, и что поэтому это все должно быть для
него готово…» А вот и блистательная и насквозь лживая Mariette, “которая живет с мужем, делающим
свою карьеру слезами и жизнью сотен и сотен людей, и ей это совершенно все равно”; сенатор Вольф,
считавший себя «человеком рыцарской честности», но вместе с тем «погубить… разорить, быть
причиной ссылки и заточения сотен невинных людей вследствие их привязанности к своему народу и
религии отцов, как он сделал в то время, как был губернатором в одной из губерний Царства Польского,
он не только не считал бесчестным, но считал подвигом благородства, мужества, патриотизма»; барон
Воробьев; «заслуженный, но выживший из ума» старый генерал, от которого зависело «смягчение
участи заключенных в Петербурге»; Топоров. Толстой дает Топорову следующую характеристику:
«Должность, которую занимал Топоров, по назначению своему составляла внутреннее противоречие, не
видеть которое мог только человек тупой и лишенный нравственного чувства. Топоров обладал обоими
75
Страницы
- « первая
- ‹ предыдущая
- …
- 72
- 73
- 74
- 75
- 76
- …
- следующая ›
- последняя »
