История русской литературы. Ч.3. Полещук Л.З. - 78 стр.

        В «Воскресении» Толстой вместе со своим героем приходит к выводу, что «все бедствие народа
или, по крайней мере, главная, ближайшая причина бедствия народа в том, что земля, которая кормит
его, не в его руках, а в руках людей, которые, пользуясь этим правом на землю, живут трудами этого
народа…» В черновиках романа «Воскресение» есть фраза, которая звучит как строка из какой-то
великой поэмы возмездия: «Куда девалась та чистота весеннего снега, которая бала на ней». Толстой
пишет: «На другой день Катюша встала в свое время, и жизнь ее пошла, казалось, по-прежнему. Но
ничего не было похожего на прежнее». Не было больше спокойствия, «затишье» кончилось, а «был
страх и ожидание всего самого ужасного». Анна Каренина как-то сказала о себе: «нищая с ребенком».
Но то было правдой лишь в переносном смысле. А для Катюши Масловой это была правда в самом
прямом смысле. Теперь она уже больше не читает Тургенева, она не могла бы найти ничего сходного с
ее судьбой, а читает она Пушкина, его «Романс» о несчастной нищей с ребенком на руках. В черновиках
романа Толстой писал: «Никто не знал, но Катюша знала, и эта мысль приводила ее в отчаяние. Она
стала скучна, плохо работала, все читала и выучила наизусть «Под вечер, осенью несчастной» и не
могла произносить без слез». Стихи Пушкина она поняла так, как будто это были стихи о ней или для
нее. В этом стихотворении Пушкина есть какая-то «простонародная» интонация, которая должна была
потрясти именно Катюшу Маслову в ее состоянии, и она могла бы сказать все то, что говорит у
Пушкина «несчастная дева»: «Та спросишь: Где ж мои родные? И не найдешь семьи родной». В
первоначальных набросках романа «Воскресение» Толстой пересказывал этот романс словами
Масловой. Тетушки изгнали Катюшу из имения. Сбылось пророчество старого романса. И Катюша
осталась «нищей с ребенком». Пушкинскому стихотворения в первоначальных вариантах романа
принадлежала большая роль. Там была сцена, где Нехлюдов узнает от тетушек обо всем, что случилось
после его отъезда. «Все, что рассказала о Катюше добрая Катерина Ивановна, о том, как она скучала, как
читала Пушкина, стала рассеянной, как читала «Под вечер, осенью ненастной», ужасно волновало его.
На него жалко и страшно было смотреть, когда он с жалким выражением лица переспрашивал по
нескольку раз, как все было…» Романс остался в черновиках, но пушкинская тема незримо присутствует
и в романе.
        Нехлюдов был «шатким человеком». Железнодорожный вагон «уносит его куда-то».
«…Катюша, хотя и хорошо знала дорогу, сбилась с нее в лесу и дошла до маленькой станции, на
которой поезд стоял три минуты, не загодя, как она надеялась, а после второго звонка». И сразу же
узнала Нехлюдова, увидела его. Но их опять разделяло стекло, так что ни слова не было сказано. Эти
минуты молчания в романе Толстого – самые роковые минуты безмолвия, тоже повторяются с
поразительной силой: «В вагоне этом был особенно яркий свет. На бархатных креслах сидели друг
против друга два офицера без сюртуков и играли в карты. На столике у окна горели отекшие толстые
свечи. Он в обтянутых рейтузах и белой рубашке сидел на ручке кресла, облокотившись на его спинку,
и чему-то смеялся». Катюша «стукнула в окно зазябшей рукой». И как бы в ответ на это «ударил третий
звонок». «Она приложила лицо к стеклу», но вагон уже «дернулся». Офицер хотел опустить стекло,
Нехлюдов оттолкнул его и сам взялся за окно, но поезд уже прибавил хода. И в ту минуту, как стекло
опустилось, кондуктор оттолкнул Катюшу и вскочил в вагон. Потом и платформа кончилась, и вагон
первого класса был уже далеко впереди, когда Катюша бежала по ступенькам, а потом по насыпи, за
водокачкой, где ветер сорвал с ее головы платок. Эта сцена наполнена катастрофической
стремительностью. Нехлюдов не видел Катюшу и мог только гадать о том, что значит этот сон – стук в
окно. Раскачивающийся вагон летит в ночь, за шаткого человека расплачиваются другие. Так Катюша
думает о Нехлюдове: «…он был самый лучший из всех людей, каких она знала. Все же остальные были
еще хуже». Но сон приснился в третий раз. И Нехлюдов снова увидел Катюшу Маслову. Не в Панове, а
в окружном суде. «Маслова быстрым движением встала и с выражением готовности, выставляя свою
высокую грудь, не отвечая, глядела прямо в лицо председателя своими улыбающимися и немного
косящими черными глазами». Молчаливая сцена узнавания, постижения, пробуждения большой памяти.
Проходит «опьянение жизнью». Жить так, как жил Нехлюдов, можно «покуда пьян жизнью, а как
протрезвишься, то нельзя не видеть, что все это – только обман, и глупый обман». Нехлюдов записал в
своем дневнике: «Все это время я спал». «Пробудило его необыкновенное событие 28 апреля в суде». В
этот день Нехлюдов увидел на скамье подсудимых Катюшу Маслову. Жизнь, целиком подчиненную
влиянию среды, Толстой называет сном. Уступая привычкам и понятиям своей среды, Нехлюдов сознает
«замедление или остановку внутренней жизни»: «Он вспомнил, как он когда-то гордился своей
прямотой, как ставил себе когда-то правилом всегда говорить правду и действительно был правдив, и
как он теперь был весь во лжи – в самой страшной лжи, во лжи, признаваемой всеми людьми,
окружающими его, правдой. И не было из этой лжи, по крайней мере он не видел из этой лжи никакого
выхода. И он загряз в ней, привык к ней, нежился в ней». И только сон, приснившийся трижды, заставил

                                                 79