ВУЗ:
Составители:
Рубрика:
106
а вместе с тем и грусти. По мнению поэта, жизнь пройдет, как и любовь: «Любить… но кого же? …
на время не стоит труда, / А вечно любить невозможно» («И скучно и грустно»).
Любить для героя Лермонтова – «необходимость», «страсть сильнейшая», но и обреченность
на страдания. В итоге, тот, кому «любить до могилы творцом суждено», оглядываясь на свою
прошедшую жизнь, бросает с горьким упреком и вызовом «благодарность» самому «творцу» и за
«отраву поцелуя», за «клевету друзей» и «жар души, растраченный в пустыне» («Стансы», 1831). В
этой «благодарности» («за все, чем я обманут в жизни был») отражается двойственная природа
одиночества лирического героя: с одной стороны, враждебный человеку мир, с отъединенностью от
«врагов и друзей»; с другой стороны, волевое, гордое, непримиренное «я» поэта, не желающего идти
на какие-либо компромиссы с миром, ни перед чем не останавливающийся в противостоянии ему,
вплоть до противоборства как равных «я» и «Бога»: «С ним гордая вражда».
Неустранимость одиночества особенна очевидна, когда лирический герой, казалось,
освобождается от него. Даже в минуты просветления, когда присутствие любимой или чистая вера
наполняют душу радостью, герой Лермонтова остается одиноким. С этим, по-видимому, связан
особенный, истинно лермонтовский характер мироощущения: «Все полно мира и отрады / Вокруг
тебя и над тобой» («Ветка Палестины»). «Вокруг», но не в самом «я». С этим же связано ощущение
непрочности, скоротечности светлых переживаний: «И счастье я могу постигнуть на земле» («Когда
волнуется желтеющая нива»). Даже переход в вечную жизнь, обретение желанных «свободы и
покоя» не избавят лирического героя от одиночества, сохраняя лишь воспоминания о возможных
связях с миром: «Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея, / Про любовь мне сладкий голос пел…»
(«Выхожу один я на дорогу». Иногда лирический герой даже утрачивает такую связь с миром: «… в
мире новом друг друга они не узнали» («Они любили друг друга»).
По-видимому, особый лермонтовский трагизм мировосприятия во многом определяется
абсолютностью одиночества, интенсивностью его переживаний, обостряемых бесплодностью
напряженных поисков цели и смысла бытия.
Вместе с тем одиночество лирического героя является и своеобразной наградой за
исключительность, за «непошлость», и проклятием, обрекающим его на изгнанничество,
непонимание. Действительно, только оставаясь в одиночестве, которым он мучился и к которому в то
же время стремился, право на которое он оберегал и отстаивал у «ничтожного мира», лирический
герой мог понять уникальность своего «я»: «Живу – как неба властелин – / В прекрасном мире, но
один…». По мнению Лермонтова, только такая позиция достойна истинного героя, например,
образы Байрона и Наполеона в лирике поэта. Одновременно лирический герой тяготится своим
одиночеством, признаваясь, что оно «страшно» ему, и жаждал встречи с другой, родственной ему
душой. Эта откровенно выраженная тоска по родной душе постоянно присутствует в лирике
М.Ю.Лермонтова, тем трагичнее оказывается невозможность ее обрести, разделить с ней свою
судьбу. Лермонтовский Демон (стихотворение «Демон») также страдал от бесприютности, что
ожидала его в Космосе, и в итоге – «позавидовал невольно неполной радости земной».
Стремление к этой «неполной», краткой, даже отвергаемой земной радости и убеждение в
том, что истинный удел – в гордом, мятежном одиночестве, бросающем вызов творцу и миру, –
трагически разрывало сознание Лермонтова и определяло все его творчество. Так, поэтические
символы одиночества: образ сосны на «голой вершине» («На севере диком…»); листок, оторванный
бурей; одинокий парус, одинокий утес; узник, заточенный в темницу («Узник», «Сосед», «Пленный
рыцарь») – проходят через всю лирику Лермонтова. Впоследствии одиночество в творчестве
Лермонтова обретает новые черты: оно уже не только признак исключительности, одиночество уже
ничего не обещает герою. Он может быть «скучным» («И скучно, и грустно…»), тщетным, но при
этом всегда подлинным выражением трагизма, остроту которого Лермонтов связывал с одиночеством
среди людей («Пророк», «Смерть поэта»).
Мотив скитальчества сопряжен с мотивом одиночества, скитальчество в творчестве
Лермонтова – это и духовное странствие. А рядом – мотивы свободы и воли, веры и безверия.
Лермонтов – поэт, которому мало земного пространства. Его привлекает к себе Космос, ему мало
добра и зла на земле, он стремится постичь их и в Космосе. Для Лермонтова система мотивов будет
завершена мотивом жизни и смерти, смерти – бессмертия. Как и для Пушкина, чувство парения над
землей свойственно лирическому герою Лермонтова: он умрет «не холодным сном могилы», а чтобы
смерть была похожа на сон.
Для Лермонтова как человека своей эпохи характерно размышление о прошлом и настоящем,
их диалог трагически отозвался в его душе. Наверное, именно поэтому в творчестве Лермонтова
появляется стихотворение «Дума»: «Печально я гляжу на наше поколенье…». В стихотворении
а вместе с тем и грусти. По мнению поэта, жизнь пройдет, как и любовь: «Любить… но кого же? … на время не стоит труда, / А вечно любить невозможно» («И скучно и грустно»). Любить для героя Лермонтова – «необходимость», «страсть сильнейшая», но и обреченность на страдания. В итоге, тот, кому «любить до могилы творцом суждено», оглядываясь на свою прошедшую жизнь, бросает с горьким упреком и вызовом «благодарность» самому «творцу» и за «отраву поцелуя», за «клевету друзей» и «жар души, растраченный в пустыне» («Стансы», 1831). В этой «благодарности» («за все, чем я обманут в жизни был») отражается двойственная природа одиночества лирического героя: с одной стороны, враждебный человеку мир, с отъединенностью от «врагов и друзей»; с другой стороны, волевое, гордое, непримиренное «я» поэта, не желающего идти на какие-либо компромиссы с миром, ни перед чем не останавливающийся в противостоянии ему, вплоть до противоборства как равных «я» и «Бога»: «С ним гордая вражда». Неустранимость одиночества особенна очевидна, когда лирический герой, казалось, освобождается от него. Даже в минуты просветления, когда присутствие любимой или чистая вера наполняют душу радостью, герой Лермонтова остается одиноким. С этим, по-видимому, связан особенный, истинно лермонтовский характер мироощущения: «Все полно мира и отрады / Вокруг тебя и над тобой» («Ветка Палестины»). «Вокруг», но не в самом «я». С этим же связано ощущение непрочности, скоротечности светлых переживаний: «И счастье я могу постигнуть на земле» («Когда волнуется желтеющая нива»). Даже переход в вечную жизнь, обретение желанных «свободы и покоя» не избавят лирического героя от одиночества, сохраняя лишь воспоминания о возможных связях с миром: «Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея, / Про любовь мне сладкий голос пел…» («Выхожу один я на дорогу». Иногда лирический герой даже утрачивает такую связь с миром: «… в мире новом друг друга они не узнали» («Они любили друг друга»). По-видимому, особый лермонтовский трагизм мировосприятия во многом определяется абсолютностью одиночества, интенсивностью его переживаний, обостряемых бесплодностью напряженных поисков цели и смысла бытия. Вместе с тем одиночество лирического героя является и своеобразной наградой за исключительность, за «непошлость», и проклятием, обрекающим его на изгнанничество, непонимание. Действительно, только оставаясь в одиночестве, которым он мучился и к которому в то же время стремился, право на которое он оберегал и отстаивал у «ничтожного мира», лирический герой мог понять уникальность своего «я»: «Живу – как неба властелин – / В прекрасном мире, но один…». По мнению Лермонтова, только такая позиция достойна истинного героя, например, образы Байрона и Наполеона в лирике поэта. Одновременно лирический герой тяготится своим одиночеством, признаваясь, что оно «страшно» ему, и жаждал встречи с другой, родственной ему душой. Эта откровенно выраженная тоска по родной душе постоянно присутствует в лирике М.Ю.Лермонтова, тем трагичнее оказывается невозможность ее обрести, разделить с ней свою судьбу. Лермонтовский Демон (стихотворение «Демон») также страдал от бесприютности, что ожидала его в Космосе, и в итоге – «позавидовал невольно неполной радости земной». Стремление к этой «неполной», краткой, даже отвергаемой земной радости и убеждение в том, что истинный удел – в гордом, мятежном одиночестве, бросающем вызов творцу и миру, – трагически разрывало сознание Лермонтова и определяло все его творчество. Так, поэтические символы одиночества: образ сосны на «голой вершине» («На севере диком…»); листок, оторванный бурей; одинокий парус, одинокий утес; узник, заточенный в темницу («Узник», «Сосед», «Пленный рыцарь») – проходят через всю лирику Лермонтова. Впоследствии одиночество в творчестве Лермонтова обретает новые черты: оно уже не только признак исключительности, одиночество уже ничего не обещает герою. Он может быть «скучным» («И скучно, и грустно…»), тщетным, но при этом всегда подлинным выражением трагизма, остроту которого Лермонтов связывал с одиночеством среди людей («Пророк», «Смерть поэта»). Мотив скитальчества сопряжен с мотивом одиночества, скитальчество в творчестве Лермонтова – это и духовное странствие. А рядом – мотивы свободы и воли, веры и безверия. Лермонтов – поэт, которому мало земного пространства. Его привлекает к себе Космос, ему мало добра и зла на земле, он стремится постичь их и в Космосе. Для Лермонтова система мотивов будет завершена мотивом жизни и смерти, смерти – бессмертия. Как и для Пушкина, чувство парения над землей свойственно лирическому герою Лермонтова: он умрет «не холодным сном могилы», а чтобы смерть была похожа на сон. Для Лермонтова как человека своей эпохи характерно размышление о прошлом и настоящем, их диалог трагически отозвался в его душе. Наверное, именно поэтому в творчестве Лермонтова появляется стихотворение «Дума»: «Печально я гляжу на наше поколенье…». В стихотворении 106
Страницы
- « первая
- ‹ предыдущая
- …
- 104
- 105
- 106
- 107
- 108
- …
- следующая ›
- последняя »