История русской литературы. Ч.1. Полещук Л.З. - 35 стр.

(Тем более характерно сказанное старухой Хлестовой о Чацком – «шутник»: так прочитывалась
гневная обличительность на языке московского общества). Декабристы, вступая в общества молодых
либералистов, стремились направить их по пути «высоких» и «серьезных» занятий, разрушали самую
основу этих организаций. Трудно представить, что делал Федор Глинка на заседаниях «Зеленой
лампы». Однако декабристы пришли и в общество «Арзамас». Выступления Н.Тургенева и М.Орлова
были пламенными и деятельными, но их трудно назвать исполненными беззаботного остроумия.
Декабрист и боевой генерал Михаил Орлов, опытный разведчик и одновременно прекрасный оратор
и умелый публицист, попал в общество поэтов. Пером Орлов владел не хуже, чем шпагой, и умел
словом воодушевлять собеседников. По типу личности Орлов – политик, не лишенный хитрости.
Образцом слияния облика полководца и политика, оратора и публициста был Наполеон, и Орлов
хорошо усвоил этот опыт. Однако, подобно своему образцу, Наполеону, Орлов был лишен чувства
юмора и в этом смысле действительно не походил на арзамасцев.
        Отменяя господствующее в дворянском обществе деление бытовой жизни на области службы
и отдыха, «либералисты» хотели бы превратить всю жизнь в праздник, заговорщики – в «служение».
Все виды светских развлечений: танцы, карты, волокитство – встречают со стороны декабристов
суровое осуждение как знаки душевной пустоты. Декабрист Муравьев-Апостол в письме Якушкину
называл игру в карты «презренным занятием». Как «пошлое» занятие карты приравниваются танцам.
С вечеров, на которых собирается «сок умной молодежи», изгоняется и то и другое. Н.Тургенев в
письме брату Сергею удивляется тому, что во Франции, живущей напряженной политической
жизнью, можно тратить время на танцы. Крайне интересное свидетельство отрицательного
отношения к танцам, как занятию, несовместимому с «римскими добродетелями», с одной стороны, и
одновременно веры в то, что бытовое поведение должно строиться на основании текстов,
описывающих «героическое» поведение, - с другой, дают воспоминания Олениной, рисующей эпизод
из текста Никиты Муравьева. Никите Муравьеву в шесть лет на одном из детских балов необходимо
было танцевать, он же отказывался от этого занятия. Детские балы славились веселостью, здесь
непринужденная обстановка детской игры могла незаметно перейти в увлекательное кокетство.
Маленький Никитушка, будущий декабрист, стоит на детском балу и не танцует, мать спрашивает у
него о причине. Никита отвечает следующее, осведомляясь: «Матушка, разве Аристид и Катон
танцевали?» Он еще не научился многому, но он знает, что будет героем, как древний римлянин. У
Никиты Муравьева и его сверстников было особое детство – детство, которое создает людей, уже
заранее подготовленных не для карьеры, не для службы, а для подвигов. Людей, которые знают, что
самое худшее в жизни – это потерять честь. Совершить недостойный поступок – хуже смерти. В 1812
году шестнадцатилетний Никита Муравьев решает убежать из дому в действующую армию, чтобы
совершить героический поступок: «Пылая желанием защитить свое Отечество принятием личного
участия в войне, он решился явиться к главнокомандующему Кутузову и просить у него службы».
Смерть не страшит подростков и юношей этого поколения: все великие римляне погибали
героически, и такая смерть завидна. Люди живут для того, чтобы их имена записала в историю.
Пушкин принадлежит поколению, которое жаждет подвигов и боится не смерти, а безвестности.
Жажда славы – общераспространенное чувство, но у людей декабристской эпохи оно превращается в
жажду свободы.
        О том, что речь идет не о простом отсутствии интереса к танцам, а о выборе типа поведения,
для которой отказ от танцев – лишь знак, свидетельствует то, что «серьезные» молодые люди 1818-
1819 годов (а под влиянием декабристов «серьезность» входила в моду ездят на балы, чтобы там не
танцевать. Офицеры являлись на балы, не снимая шпаг (пушкинский «Роман в письмах»), было
неприлично танцевать и заниматься дамами.
        Идеалу «пиров» демонстративно были противопоставлены спартанские по духу и
подчеркнуто русские по составу блюд «русские завтраки» у Рылеева, которые, как вспоминает
Бестужев, «были постоянно около второго или третьего часа пополудни и на которые обыкновенно
собирались многие литераторы и члены нашего Общества. Завтрак неизменно состоял: из графина
очищенного русского вина, нескольких кочней кислой капусты и ржаного хлеба». Эта спартанская
обстановка завтрака гармонировала «со всегдашнею наклонностию Рылеева – налагать печать
руссицизма на свою жизнь». Особенность эта получала довольно неожиданные проявления. Так,
Рылеев занимал квартиру в доме Русско-Американской компании на Мойке, в самом
аристократическом районе Петербурга, содержал, по воспоминаниям его слуги во дворе дома корову
как идеологический факт бытового опрощения. Бестужев далек от иронии, описывая литераторов,
которые, «ходя взад и вперед с сигарами, закусывая капустой», критикуют туманный романтизм
Жуковского.

                                               35