ВУЗ:
Составители:
Рубрика:
по методу аналогий – перенесения в художественную среду подходящих закономерностей, найденных в
соседней. Все персонажи изображаются уподобленными животным, предметам или отдельным частям
тела человека.
В повести «Уездное» Барыба – каменная баба, Чеботариха – тесто, Урванка – «узел из хорошей
веревки», Тимоша – кутафья и т.д.
У Гоголя важный прием «лицо – геометрическая мас-
ка, – отмечал Ю. Тынянов, – нос – эффект сломанной маски, Коробочка – словесная маска, Акакий Ака-
киевич – фонетическая, звуковая маска». [Тынянов, 1977: 20]. Этот прием входит в систему вещных ме-
тафор, расширяясь до пределов аллегорий.
У Замятина лица героев тоже геометрические маски (четырехугольная маска Барыбы – утюг, маска
Иннокентия – «баба с усами», маска Евсея – «деревенский лешак» и т.д.) Замятин делает этот прием
сквозным, «генерализируя» одну, но главную черту, чем достигается эффект «экономии» поэтических
средств. При этом прозаик использует интертекстуальные «культурные отсылки» в художественный
мир Гоголя.
Так, например, образ Чеботарихи-теста сополагается с обликом гоголевской дородной Коробочки.
Обе вдовы «гротескно» слиты с повозками – люди-кареты (своеобразные механические кентавры). Они
не ходят пешком, а ездят даже на мизерные расстояния в каретах, сливаясь с ними, как «распухшее тес-
то в деже»: «Побелела Чеботариха и затряслась, словно опара, до самых краев дежи <...> Щелкнул засовом,
отвязал лошадей, запылила по дороге знаменитая линейка чеботарихина». [Замятин, 1989: 60].
«Заземленность» Барыбы напоминает «медвежью неуклюжесть» Собакевича, которого природа
создала с помощью топора: «Хватила топором раз – вышел нос, хватила в дру-
гой – вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза и, не обскобливши, пустила на свет...». [Гоголь,
1976: 5; 90]. Замятин «составляет» Барыбу из таких же «топорных углов».
Прием концентрации однородных характерных деталей кладется в основу замятинской иронии –
излюбленного художественного обличительного средства, основанного на использовании логического
контраста: явного несоответствия свойств предмета изображения и его словесного обозначения, что
придает сатире Замятина гротесковый, шаржированный, резко обличительный характер. Широкое и
разностороннее использование гротеска привело к тому, что, как и Гоголя, создателя «Мертвых душ»,
Замятина стали обвинять в «беспросветном скептицизме», в том, что он не оставляет никакой надежды
на духовное возрождение своих героев. В замятинских рассказах ясно ощущается потенция к восста-
новлению «омертвелого духа». Даже самые «безысходно омерзительные» его герои оставляют надежду
на то, что они выберутся с «куличек».
«Враждебным словом отрицанья» прозаик повести «Уездное» утверждает необходимость любви,
святости, чистоты и искренности в человеческой жизни. Нельзя не усмотреть сквозь «хари» лик народ-
ной христиански-милосердной России. В первых же строках повести выявляется, что в русских людях
уживается самым органичным образом дикое, «нелепое», как в «русской каменной бабе», и высокое –
тяга к христианскому: «Но так одно к одному пригнано, что из нескладных кусков как будто и лад ка-
кой-то выходит: может, и дикий, и страшный, а все же лад». [Замятин, 1989: 45].
Полузверь Барыба – «медвежатый» Собакевич, грызущий камни четырехугольными челюстями,
«волчьими завистливыми глазами глядит на собак», но ищет «людского чего-нибудь» после изгнания
отцом из родного дома. В полной сытости ему «тошно» у Чеботарихи: «Забиться бы куда-нибудь, за-
лезть в какую-нибудь щель тараканом», – думает он. После иной ночи с Чеботарихой «терпит – терпит,
сбежал бы на край света. Запрется Барыба в зальце и мыкается, и мыкается, как в клетке». [Замятин,
1989: 54].
Казалось бы все телесные нужды героя «справлены до отвала», но герой ощущает духовную пусто-
ту. Насилие над Полькой, издевательства над котом – это стремление зыбыться, утолить тоску, запол-
нить вакуум бездуховности такими примитивными способами. Барыба тянется к народному философу
Тимохе, который пытается ограниченным своим умом «осмыслить Бога».
Замятин делает ничтожного «елистратишку» – гоголевского Хлестакова «проекцией» своего Бары-
бы, закладывая в повесть «Уездное» сюжетный инвариант «Ревизора», в том смысле, что в центре ко-
медийного действа оказалось «ничтожество», персонаж, который «не ставил перед собой осознанной
Страницы
- « первая
- ‹ предыдущая
- …
- 12
- 13
- 14
- 15
- 16
- …
- следующая ›
- последняя »
