Литературные знаки и коды в прозе Е.И.Замятина: функции, семантика, способы воплощения. Попова И.М. - 22 стр.

UptoLike

Составители: 

Но мифологическое плодоносное время уже во второй фразе профанируется: оказывается, что это
«богатое и древнее» царство «помещалось в запечье у почтальона Мизюмина». Великое оказывается
мизерным [Замятин, 1989: 503].
Мифологизацияодна из важнейших для русской традиции форма художественной условности,
наряду с гротеском и фантастикой. А.Ф. Лосев отмечал, что для всех них общим является принцип
мышления по аналогии. Этот принцип является важным и для Салтыкова-Щедрина, и для Замятина.
Относительность всякого явления, любой истины иронизируется Замятиным в сказке «Бог» с по-
мощью фантастики, мифа и гротеска. Размышления о двойственности бытия, запечатленного в раздво-
енности души человеческой, вызывают у автора желание показать «непереносимую широту человека»,
который одновременно и велик и низок: «и царь, и раб, и червь, и бог» (аллюзия на стихотворение Г.Р.
Державина).
Ничтожность почтальона Мизюмина, который по своей нищете не имеет даже калош, а носит
«отцовские кожаные скробыхалы» и знает одно любимое занятие – «чулки вязать», который при
неудаче «надрызгался в трактире... за стены держится», противопоставлена восприятию таракана
Сеньки, который видит в нем «грозного, нестерпимо-огромного» бога.
Замятин использует двойное уподобление: таракан ведет себя как человек – «смутьян и оторвяжник
первейший во всем тараканьем царстве. Тараканихам от Сенькипроходу нет, на стариков ему начи-
хать; а в бога не верит, говоритнету» [Замятин, 1989: 503]. А человек ведет себя как таракан: «сходит-
ся» с женским полом не по духовным, а чисто по «физиологическим» соображениям. Калоши считает
символом счастья. Но в беспросветности «падения» двойниковчеловека Мизюмина и таракана Сень-
ки «торчмя головой в тартарары в бездонное», где « берега гладкие, скользкие, глубь страшенная. Еле-
еле, далеко гдей-то, потолок виден...» – есть надежда на взлет, на богоуподобление, на стремление дос-
тичь «божественного потолка». [Замятин, 1989: 504].
Таракана Сеньку спасает от падения и одиночества «бог» Мизюмин: «Пальцем выковырнул Сеньку
из бездныскоробыхала номер четырнадцатыйи на стену посадил: ползи. Но Сенька даже и ползти
не может, прямо очумел: до чего нестерпимо велик бог, до чего милосерд, до чего могуществен!» [За-
мятин, 1988].
А почтальона Мизюмина спасает «от бездны» его бессмертная, «созданная по образу и подобию
Божию», сущность духовная. Ведь он вместо калош новых, как того требовала «благородная» невеста,
покупает щеглят «от чистого сердца». Высокий порыв в небеса не понят невестой, не желающей «выхо-
дить за чулочника замуж» и, обливаясь «горькими слезами» над своей загубленной, «тараканьей» жиз-
нью, почтальон Мизюмин сохраняет способность сочувствовать слабым, попавшим в беду, не ожесто-
чается и сохраняет милосердие, спасая таракана Сеньку «из бездны», что и делает его в конце концов
«богоподобным».
Сквозная для творчества Замятина проблема «деятельной любви», нашедшая различные интерпре-
тации в «Уездном», «На куличках», «Алатыре», «Знамении», «Сподручнице грешных», «Наводнении»,
«О святом грехе Зеницы-девы», драме «Огни Святого Доминика», поставлена во многих сказках. Среди
них сказки «Дрянь-мальчишка» (1915), «Картинки» (1916), «Петр Петрович» (1916).
В сказке «Дрянь-мальчишка» тема истинности и формальности веры показана в новом аспекте.
Петькаглупый мальчишкаэто символ человечества, желающего бесконечную «тайну Божию» по-
стичь ограниченным человеческим разумом, подвергнуть дух испытанию «материей». В результате
жизнь не обретает, а наоборот теряет смысл: «А тольконичего интересного: для томных глазшари-
ки какие-то свинцовые; под розовым атласом-кожейгнилые опилки; для «люблю» – резиновый пу-
зырь с дудкой». [Замятин, 1989: 506].
Тема «бессилия небесных сил» изменить роковую судьбу России, погрязшей в пороках, продолжена
в сказке «Херувимы» (1917). Размышление о будущем России, о ее особой роли в христианском мире
выраженное с помощью пародирования народных примитивных представлений об устройстве «небес-
ного царства», представлено здесь.
Первая доцензурная редакция сказки имела более резкий политический оттенок: даже небесные си-
лы потрясены разгулом насилия, творящегося в революционной России: «В нелепом сне над старой
бабкой Россией трепыхаются херувимы. Уж умотались крылышки, глянут вниз: посидеть бы. А внизу