ВУЗ:
Составители:
Рубрика:
Система нивелирования личности затрагивает всех и вся, доводит до абсурда бытие человека и ве-
дет к духовной гибели общества. Депутаты вновь требуют от Фиты уравнять всех «по дуракам»:
«…прочли приказ жителям: быть всем петыми дураками равномерно – с завтрашнего дня. Ахнули жи-
тели, а что будешь делать: супротив начальства разве пойдешь?». [Замятин, 1989: 520].
Стал «петым» и премудрый аптекарь, и сам Фита: «Весь день Фита промежду петых толкался и все
дурел, помаленьку.
И к утру – готов, ходит и: гы-ы! И зажили счастливо. Нету на свете счастливее петых». [Замятин, 1989:
521].
Эту же мысль о гибельности «уравнивания всех» Замятин вновь делает центральной в своем сати-
рическом произведении «Тулумбас» (1921), а затем доводит до яростного гротеска в романе «Мы»
(1921).
К. Федин вспоминал, что «в первые годы революции, когда новой религией сделались заседания,
Ремизов придумал шуточное общество, названное им «Обезьяньей великой и вольной палатой», в со-
кращении «Обезвелволпал». Замятин был членом этой палаты в качестве «епископа обезьянского сми-
ренного Замутия». [Федин, 1962].
Сатира Замятина «Тулумбаса» – это отклик на следующее утверждение А. Ремизова: «В гибельный
год жизни – в смуту, разбой и пропад, – когда кажется, что земля, на которой стоишь, разверзается, го-
товая поглотить тебя с отчаянием твоим, в минуты горчайшей народной беды и обиды выступали впе-
ред на Руси скоморохи. Звенели на шапках бубенчики, гудели тулумбасы, пищали дудки...».
В форме «поучительного слова» с его традиционной схемой построения Е. И. Замятин от лица ге-
роя, находящегося внутри «монастырского социума», ведет рассказ о «земле Алатырской», которая вся
полностью превращена властями в «единый монастырь».
Бурлескное изложение примет жизни в послереволюционной России (террор, доносы, слежки,
подавление свободомыслия, голод, обнищание масс) позволяет автору добиться поразительного
драматического и иронического эффекта, представляя действительность в возвышенных тонах, в
качестве «всенародного христианского подвига служения».
Сатирик демонстрирует абсурд мнимого «освобождения» народа с помощью контрастного «выво-
рачивания факта наизнанку», показывая «дьявольскую подмену идеалов», которую совершили боров-
шиеся с церковью большевики: разрушив православные монастыри, они всю страну превратили в «при-
нудительный монастырь» с бесчеловечно суровым уставом.
Используя прием мнимого отрицания, Замятин с горькой иронией утверждает, что «... слухи о не-
честии и безбожии в земле Алатырской – суть истинная ложь, которую лишь горькоумные именуют
правдой».
Писатель изображает народ «алатырский», который в результате «провозглашенных свобод» вер-
нулся к первобытному состоянию, действительно уравнивающему всех пред лицом природы.
Замятин иронизирует, что в результате революционных событий «все жители от мала до велика
прошли постриг, а иные и большую печаль, и жизнь их – подлинным стала житием». [Замятин, 1989:
165].
«Нет уже велелепия и кимвалов, и тщеты мирской. – Но во всем скудота изящная и убожество, ка-
кое инокам надлежит», – печально заключает автор. Сравнивая советских людей с иноками, вынужден-
ными ходить «во вретищах, рубищах, власяницах», «блюсти непрестанный и строгий пост», писатель
уверен, что «согласные ряды иноков-воинов», имеющие свои «молитвы» – песнопения вождям револю-
ции, свои иконы – портреты политиков и такое «смирение и послушание», «заушают всякого нечестив-
ца, как некогда Ария заумного». [Замятин, 1989: 166].
«Старцы» до того «в послушании терпеливо мудро содержат иноков», что «на всякое слово старца
иноки отвечают: аминь, хотя бы сказал, испытуя инока, старец, что ни два ока у него, но три ... и нет па-
губного разномыслия и разноглаголания, но все – поистине стадо, единое». [Замятин, 1989: 166].
То, о чем мечтал герой «Алатыря» князь Вадбольский, осуществили большевики – народ превра-
тился в «бессловесное терпеливое стадо», – констатирует Замятин.
Горечь иронии распространяется и на описание судьбы многих советских писателей, «несущих
тяжкий подвиг молчальников». Не ведает автор, «своей ли волею запечатали они свои уста или старца-
ми наложено на них послушание молчаливое». Но саркастически восклицает «епископ обезьяний»:
Страницы
- « первая
- ‹ предыдущая
- …
- 24
- 25
- 26
- 27
- 28
- …
- следующая ›
- последняя »
