Литературные знаки и коды в прозе Е.И.Замятина: функции, семантика, способы воплощения. Попова И.М. - 31 стр.

UptoLike

ВУЗ: 

ТГТУ | Тамбов

Составители: 

Рубрика: 

репрессий цитаты из текста Салтыкова-Щедрина («те из вас, кому ни до чего дела нет, будут помилова-
ны, прочих же всех казнить», – требует Доисторический князь»). Речи Курицын-сына включают рево-
люционные лозунги и штампы: «Сейчас над тобою, согласно истории, воссияет заря новой жизни». [За-
мятин, 1991: 18].
Замятин, как и его великий предшественник, ведет с читателем-зрителем эстетическую игру,
которую подчеркивает подобными щедринскими анахронизмами. Например, когда Доктор предла-
гает послать Павлу Буре телеграмму-молнию, чтоб на всякий случай выслал дубликат градоправи-
теля, смотритель возражает: «Да ведь, согласно истории, телеграф-то еще только лет через сто вы-
думают!». Курицын-сын отвечает: «Что же нам, по-вашему, сидеть-ждать, пока его выдумают? То-
оже, сказал! Да может, нас всех через пять минут...». [Замятин, 1991: 21].
Демонстративная условность, присутствующая в образе часовщика Байбакова, который одно-
временно является «"депутатом" революционного народа» и Придворным Брудастого, способст-
вующая «смешению времен» и выходу к «вневременным» обобщениям, характерна для всех замя-
тинских персонажей.
Сатирическая фантастика у Щедрина и Замятина «сгущает действительность», доводит до парадок-
са те качества, которые таит в себе система тоталитаризма и любого бюрократического режима, развер-
тывает те возможности явлений, которые существуют в зародыше, доводя их до логического конца, вы-
водя их на уровень предвидения. Этому помогает интегральное смещение планов, где в одну простран-
ственно-временную раму вставлены несовместимые детали образа.
Писатели различных эпох расставляют акценты на одних и тех же идеях по-разному. Если Салты-
ков-Щедрин наиболее слабыми сторонами народа считал покорность, наивность, слепую веру в верхов-
ную власть и неиссякаемое терпение и пассивность, то Замятин показывает народ прозорливым, спо-
собным к бунту, но равнодушным к собственной судьбе.
У Щедрина глуповцы, узнав об органчике в голове Брудастого, даже не удивились, а «уповали на
своего батюшку». А Замятин изображает все в несколько ином свете: Евсеич сразу высказывает подоз-
рение, что градоначальник не человек, а кукла. Но другой «излюбленный старичок» Пахомыч предлага-
ет: «Братцы, пойдем от греха подальше... Всем миром валят в кабак... Чиновная группа все еще пребы-
вает в остолбенении». [Замятин, 1991: 19].
Е. Замятин считал, что в деле «интерпретации классики» нужно соблюдать чувство меры и не
«осовременивать ее до неузнаваемости». Об этом говорит приложение к пьесе, где драматург, обраща-
ясь с шуточными приветствиями к Мейерхольду, выражал свое ироническое отношение к переделке
классических произведений для театра, писал о его постановке «Ревизора» Гоголя: «Потрясенные вто-
рой кончиной нашего дорогого покойного Н.В. Гоголя, мы, великие писатели земли русской, во избе-
жание повторения прискорбных инцидентов предложили дорогому Всеволоду Эмильевичу, в порядке
живой очереди, приступить к разрушению легенды о нижеследующих классических наших произведе-
ниях, устаревшие заглавия которых нами переделаны соответственно текущему моменту: 1. Д. Фонви-
зин «Дефективный подросток» (бывш. «Недоросль»). 2. А.С. Пушкин «Режим экономии» (бывш. «Скупой
рыцарь»). Его же «Гришка, лидер самозваного блока» (бывш. «Борис Годунов»). [Замятин, 1991: 29].
Это пример одновременной иронии и самоиронии, потому что Замятин при теоретической ус-
тановке «верности пратексту», вводит в него значительные изменения в соответствии со своим
мировоззрением и корректировкой на свою эпоху.
Так же, как в сказках про Фиту, драматург выражает не свойственный Щедрину исторический оп-
тимизм, сквозящий в трактовке образов тиранов. Замятинский Брудастый и его Дубликат самоуничто-
жаются: «Кинулись, схватили друг друга за головы – обе головы уже оторваны и катятся по земле. Бруда-
стый и Дубликат стоят без голов. Пауза < ... > Остаются – неподвижные Брудастый и Дубликат. – Тьма».
[Замятин, 1991: 21].
Сам себя уничтожает в инсценировке Е. И. Замятина и Угрюм-Бурчеев, приказывая Смотрите-
лю «быть Наблюдающим... за мной»: «Угрюм-Бурчеев. Хотя неправильное течение моих мыслей и
маловероятно, но если бы таковое возникло, ты обязан донести. – Смотритель. Кому? – Угрюм-
Бурчеев. Мне». [Замятин, 1991: 26]. Приняв касторку, Угрюм-Бурчеев вынужден идти не вперед, а в
кусты. Его арестовывают за неисполнение его же приказа и уничтожают.

Страницы