Литературные знаки и коды в прозе Е.И.Замятина: функции, семантика, способы воплощения. Попова И.М. - 38 стр.

UptoLike

Составители: 

ных испытаниях. Так, мать Нафанаила, без мужа вырастив девять дочерей, потеряла их всех разом,
но, уйдя в монастырь, обрела девяносто дочерей. Ее вера, доброта и любовь преображают даже
сердца жестоких, прошедших через кровавые революционные бури, «манаенских мужиков».
В повести «Знамение» «огонь веры» опаляет и уничтожает. Игумен монастыря Веденей был не до-
волен жизнью монахов: «Лениво его людишки живут, и винопийцы есть, и суесловы, а главноени в
ком огня нет, духом оскудела пустынь». Поэтому он с радостью принимает появление нового монаха
Селиверста, «опаленного огнем веры», принявшего подвиг затворника, поселившегося в самой отда-
ленной келье: «Но сквозь закрещенное решеткой окошко бередил водяную тишь непокойный красный
глаз: лампадка селиверстова.
И слышен был из симеоновой башни заглушенный стенами голос: настойчиво, неустанно, дерзостно
взывал о чем-то Селиверст». [Замятин, 1989: 253].
Огонь веры в «Знамении» сжигает душу человека, превращается в языки пламени ада. Это проис-
ходит потому, что герой «алкает» доказательства существования Богазнамения. Он не может «дове-
риться Богу без авторитета чуда», а значит его вера бесплодна.
Образ Селиверста перекликается с «маловерными» героями Достоевского, особенно с отцом Фера-
понтом, Иваном Карамазовым и Смердяковым. Последний тоже требовал, чтобы «гора съехала в реку»
для доказательства «существования божьего». Искушение, которое преодолел и отверг Христос, не бро-
сившись вниз со скалы, «как наушал его Дьявол», не могут преодолеть ни вышеупомянутый герой За-
мятина, ни герои Достоевского.
Им противопоставлены старец Зосима Достоевского и старец Арсюша у Замятина. Первый говорил
«маловерным»: «< ... > Доказывать тут нельзя ничего, убедиться же возможно. – Как? Чем? – Опытом
деятельной любви. Постарайтесь любить ваших ближних деятельно и неустанно. По мере того, как бу-
дете преуспевать в любви, будете убеждаться в бытии Бога, и в бессмертии души вашей. Если же дой-
дете до полного самоотвержения в любви к ближнему, тогда уж несомненно уверуете, и никакое сомне-
ние даже и не возможет зайти в вашу душу. Это испытано. Это точно». Так поступает мать Нафанаила.
[Достоевский, 1973: 14, 52].
Старец Зосима просил: «< ... > условий с богом не делайте. Паки говорюне гордитесь. Не горди-
тесь перед малыми, не гордитесь перед великими». Но не могут в себе преодолеть «алчбу» Селиверст и
Ферапонт. В романе Достоевского в главе «Отец Ферапонт» упоминается о «захожем монашке» от свя-
того Селиверста», «из одной малой обители Обдорской на дальнем Севере». [Достоевский, 1973: 14,
151]. Вряд ли случайно это совпадение имен у Замятина, возможно автор намеренно называет своего
героя Селиверстом, чтобы вызвать ассоциации с романом Достоевского?
Старец Ферапонтпротивник старца Зосимы был «великий постник и молчальник», «многие чтили
его как великого праведника и подвижника», как почитали и Селиверста у Замятина. Но гордыня обоих
героев не была побеждена постом и молитвой. Они не любят людей, а значит и Бога. Носители внешней
веры, они становятся «служителями бесов». Ферапонт, радея о посте, все сводит к количеству съеден-
ного хлеба, подменяя им «хлеб небесный». Несомненно, что, создавая контрастную пару своих монахов
(Арсюша-Селиверст), Замятин «пропитал их идейным соком» соответствующих героев Достоевского
(Зосима-Ферапонт).
Народ обращается к лжеправеднику, «несытой душе», своевольцу Селиверсту, совершившему
чудо не только потому, что «истово молился» и держал пост, а потому, что ощущал в людях «неис-
товую веру» в него: «И было у них в глазах такое, крепкое, неодолимое, катило на Селиверста, как
морская волна, взметывало его вверх, и знал он твердо: невозможноевозможно...». [Замятин,
1989: 255].
Настоящее «чудо прозрения», которое явил старец Арсюша, не заметил никто, даже игумен Веде-
ней: Арсюша предсказал пожар и указал путь спасения: «Пал на четвереньки: поклон земной старой
церкви... И видели: плакал старец Арсюша, похлипывал носом, кулаком по-ребячьи утирал глаза. Тяго-
та налегла, растревожил Арсюша: К чему плакал старец? К чему знамение?... Плакал старец Арсюша и
всех спраши-
вал: – Православные, кто со мной завтра в Ерусалим? Прощайте, православные! Кто со мной? < ... > И
сразустранный красный день, как день последнего судилища». Пылал над озером в лютой лихоманке