Литературные знаки и коды в прозе Е.И.Замятина: функции, семантика, способы воплощения. Попова И.М. - 54 стр.

UptoLike

ВУЗ: 

ТГТУ | Тамбов

Составители: 

Рубрика: 

гильотиной, нож – универсальный способ разрешить все узлы, и по острию ножа идет путь парадоксов
– единственно достойный бесстрашного ума путь...». [Замятин, 1989: 275]. Значит, парадокс – это са-
мый эффектный и эффективный способ развенчания ложных, реакционных истин, метод борьбы с за-
блуждениями человеческого ума.
Ирония для русских писателей – это своеобразная защита глубоко воспринимающей трагедию об-
щества личности, так как «смех – это знак победы», но это и «ирония неизбежной расплаты».
Сталкивание сиюминутного, временного и вечного, земного и возвышенного парадоксально сопря-
гается в этом небольшом рассказе Е.И. Замятина, напоминая подобные чеховские тенденции, который
всегда в своих юмористических рассказах предлагает читателю игру в парадокс.
По сравнению с А.П. Чеховым, использовавшим завуалированные антиномии, автор «Десятими-
нутной драмы» намеренно «обнажает» свои излюбленные поэтические приемы, демонстрируя их наро-
читую «сделанность».
Н.П. Гришечкина верно отмечала близость образов повествователей у анализируемых нами писате-
лей, говоря о сюжете «Десятиминутной драмы»: «Ситуация такого рода весьма характерна для раннего
Чехова. В чеховских рассказах 1880-х годов присутствие рассказа, комментирующего событие, – рас-
пространенное явление. Манера повествователя раскрывает его социальный статус, богатство и бед-
ность духовной жизни. Очевидно, что и Е.И. Замятин, тяготеющий, как и Чехов 1880-х годов, к субъек-
тивной манере повествования, подчеркивает игровое начало своей прозы». [Гришечкина, 1997: 113].
Восходит этот прием к ранним рассказам А.П. Чехова. Например, рассказ «О том, как я в законный
брак вступил» содержит предварительное ироническое обыгрывание сюжетной ситуации. Отец главно-
го героя, оставляя его наедине с невестой, заявляет: «Не твое дело... Ты, дурак, ничего не понимаешь».
[Чехов, 1983: 2, 153]. Герой вынужден объясняться «в нелюбви». Парадоксальность ситуации заключа-
ется в том, что, признаваясь в любви к другим и в нелюбви друг к другу, персонажи вынуждены поже-
ниться и «любить с горя». Финал рассказа на первый взгляд тривиален, но за шутливой ситуацией про-
глядывается трагическая жизненная закономерность: «Сегодня мы празднуем нашу серебряную свадь-
бу. Четверть столетия вместе прожили! Сначала жутко приходилось. Бранил ее, лупцевал, принимался
любить ее с горя... Детей имели с горя... Потом... ничего себе... попривыкли... А в настоящий момент
стоит она, Зоечка, за моей спиной и, положив руки на мои плечи, целует меня в лысину». [Чехов, 1983:
2, 155].
В отличие от А.П. Чехова, Е.И. Замятин «вводит читателя в атмосферу литературного эксперимен-
та», создает ситуацию игры в драму, при которой все персонажи рассказа становятся «авторами» драмы.
Например, Замятин пишет: «Кроме автора, никто из присутствовавших не подозревал, что сейчас они
станут действующими лицами в моем рассказе, с волнением ожидающими развязки десятиминутной
трамвайной драмы». [Замятин, 1989: 477].
Замятин выступает не только как создатель «драмы», но и как ее критик и интерпретатор. Он ком-
ментирует сюжет собственного произведения: «Действие открылось возгласом кондуктора... Этот воз-
глас был прологом к драме, в нем уже были налицо необходимые данные для трагического конфлик-
та...». [Замятин, 1989: 477]. Повествователь выполняет роль рассказчика – свидетеля и автора – органи-
затора повествования одновременно.
Герои «Десятиминутной драмы» совмещают в себе, в своей душе «страх и хохот». Страх перед «но-
вой жизнью, где господствует «быдло», и все, кроме пролетариата, ощущают себя «бывшими» («Кон-
дуктор тихо беседовал с бывшим старичком о Боге»). В рассказе сталкивается новое со старым, страх с
осмеянием, смехом, то есть победой над страхом. Автор пишет в самом начале: «Действие открылось
возгласом кондуктора: Благовещенская площадь, – по-новому площадь Труда! Этот возглас был проло-
гом к драме, в нем уже были налицо необходимые данные для трагического конфликта: с одной сторо-
ны – труд, с другой стороны – нетрудовой элемент в виде архангела Гавриила, явившегося Деве Ма-
рии». [Замятин, 1989: 256]. Автор явно иронизирует. Он подвергает осмеянию обе стороны трагическо-
го конфликта: не только пролетария, но и молодого интеллигентного человека, который живет «в упря-
жи» старых представлений и предрассудков («... молодой человек покраснел, рванулся в своей упряжи,
но сейчас же вспомнил, что ему, архангелу с Благовещенской площади, не подобает связываться с ка-
ким-то пьяным мастеровым». [Замятин, 1989: 257]. Здесь отрицательная оценка персонажа, связанная с

Страницы