ВУЗ:
Составители:
Рубрика:
триста или, что еще вероятнее, три тысячи лет. Ручеек Курильского переселения... втекал в гудящий во-
доворот всеобщего русского Безвременья, бесследно растворяясь в нем, как ржа в щелочи. В сердцах
сорванная со своей оси, основы, стержня. Россия раскручивала людские массы в винтовом кружении
одного лихолетья за другим..." [Максимов, 1992, 6 : 242]. Люди сами составляют потоп, образующий
гигантские воронки и втягивающий миллионы судеб.
Для автора романа архетипы дороги и потопа осмысляются как некое единство с ветхозаветным
сюжетом о блуждании богоизбранного народа в Синайской пустыне и с евангельским сюжетом о преда-
тельстве Иудой Христа.
Библейский интертекст Владимир Максимов выделяет курсивом и оформляет как авторские преди-
словия к основному тексту, в котором развертывается сюжет романа. Тем самым достигается тройной
эффект: утверждается позиция автора объясняются исторические события с позиции вечности, вневре-
менности, вечной циклической повторяемости мировых процессов и создается патетический пафос,
подчеркивающий важность всего происходящего для судеб России и всего человечества в целом. Вла-
димир Максимов не просто пересказывает библейскую историю, а комментирует, осмысляет по-своему,
излагает в варьированном варианте, выделяя особо значимые для него как художника моменты.
Для романиста важно донести идею, что все мытарства русских имеют смысл, который заключается
в искоренении рабства из людских сердец: "…Чтобы, похоронив рабов, мы вышли отсюда свобод-
ными" [Максимов, 1992, 6 : 25].
В романе "Карантин" (1973) при решении сходных задач библейский интертекст на равных совме-
щается с литературными цитатами, реминисценциями, сюжетным варьированием и другими видами ин-
тертекстуальности.
Возомнивший себя богом, Сталин прилагает к себе святые символы сути Христа, обнажая свою
смрадную дьявольскую сущность, внушая страх глубинами адской бездны в своей "мертвой душе".
Дополнительный свет на трактовку образа Сталина проливает глава "Преображение тихого семина-
риста" в романе Владимира Максимова "Карантин". "Болезненное самолюбие – следствие бедности и
далеко идущих замыслов", "комплекс неполноценности" из-за перенесенной оспы, "экстатическая сущ-
ность", непомерная гордыня, боязнь женщин толкают Сталина в юности из духовной семинарии в поли-
тику. Эту точку зрения излагает священник Акоп, друг Жгенти. Обозревая ушедшую сталинскую эпоху,
он уверен в невиновности Сталина, духовные поиски которого были направлены в "бесовское русло"
лукавым старцем Игнатием из Нового Афона. Юный семинарист Джугашвили жаждал подвига во имя
Христа, но был совращен словами "священного старца" и направлен в политику для отмщения людям.
"Если человеку недостало крови Спасителя, чтобы прозреть, пусть умоется он своею собственной. Мо-
жет быть, тогда он оторвет свой взор от земли и взглянет наконец в небо... Снесешь ли ты эту ношу, сын
мой избранный?" [Максимов, 1991, 3 : 86].
Упомянутая глава романа "Карантин" спроецирована на "Легенду о Великом инквизиторе" Ф.М.
Достоевского не только своим содержанием, но и стилем. Став стариком, Сталин чувствует себя Вели-
ким инквизитором, прошедшим "крестное восхождение", но в душе его живут "брезгливое презрение" к
людям, страхи и одиночество богооставленности. "Господь не принимает его боязливых попыток вновь
приблизиться к небесному престолу... Лишь... в последние... минуты перед небытием он внезапно видит
возникшего у двери Спасителя. Распятый молча смотрит на него и в скорбных глазах гостя не таится ни
вызова, ни укора" [Максимов, 1991, 3 : 89].
Сталин в романе Владимира Максимова "Ковчег для незваных" тоже прежде всего служитель анти-
христа. Всеобъемлющей любви Христа противопоставлена его всепожирающая ненависть и презрение к
людям, его патологическое стремление к абсолютной власти и подавлению всех. И хотя библейский по-
топ в образе цунами на Курилах сметает только Золотарева, не затрагивая Сталина, стихия символизи-
рует грядущую гибель дьявольского мира и погружение на дно истории кровавого деспота. Триумфаль-
ный путь Сталина – это лишь "блуждания души" вождя всех народов в пустыне смертельного одиноче-
ства и страха.
Одиночество и страх испытывает максимовский Сталин все больше и больше. И ему не за что заце-
питься в земной жизни, так как его "пустыня адская". Лишенный способности любить, он обречен на
"вечное блуждание в пустыне духа". Он постоянно чувствует, что его настигает "необъяснимая, но
удушливая тоска, от которой у него тягостно ныло сердце и холодели ноги, а в памяти всплывает измо-
жденный облик отца Сандро, преподававшего у них в семинарии старославянский язык, с укоряюще
воздетым над ним костистым пальцем: "Гореть тебе, Джугашвили, в адском огне из-за твоей гордыни,
помяни мое слово!" [Максимов, 1991, 3 : 78].
Страницы
- « первая
- ‹ предыдущая
- …
- 48
- 49
- 50
- 51
- 52
- …
- следующая ›
- последняя »
