Темы и методические рекомендации к самостоятельной работе студентов по курсам истории зарубежных литератур XVII - XIX вв. Сашина Е.В. - 111 стр.

UptoLike

Составители: 

Рубрика: 

111
становится только в эпоху романтизма. Размышления Стендаля о пейзажной
живописи помогают лучше понять его литературную трактовку пейзажа. В
«Салоне1824 года» он отмечает, что современных пейзажистов охватила
своего рода «эпидемия»: «множество из этих господ взялись за виды Италии».
Итальянский пейзаж для русских и европейских романтиков становится в
первой трети XIX века своеобразным символом абсолютно
прекрасного. Но
Стендаль в подобных пейзажах видит фальшь, ибо современные французские
художники (Шовен, Бидо, картины которых он описывает в «Салоне 1824
года») не владеют колоритом и не способны верно передать свет итальянского
неба и оттенок зелени южных деревьев, «словно для этих пейзажистов солнце
Италии уже не светит».В то же время Стендаль полагал,
что правдивость в
пейзажной живописи должна иметь определенные эстетические ограничения,
прежде всего связанные с выбором объекта. Ему не по душе, когда художник
ищет в пейзаже не красоту, а достоверность бытовых реалий. Он восхищался
искусством английского художника Констебля, который правдив и точен, «как
зеркало». «Только хотелось бы, - замечал Стендаль, - чтобы зеркало это
поставлено было
перед роскошным видом, вроде входа в долину Гранд-
Шартреза, возле Гренобля, а не перед телегой для сена, которая
перебирается вброд через канал со стоячей водой». (Стендаль имел в
виду известную картину Констебля «Телега для сена»). Подобным же
образом он отзывался о картине Лепренса «Погрузка скота на корабль
в Гонфлере», блещущей правдивостью, но предназначенной
для людей,
не требующих от пейзажа того, «чтобы он возвышал их душу или нежно
волновал их». Такая позиция для Стендаля весьма характерна. Ему был близок
типично романтический пейзаж, величественный и поэтический, как в «Новой
Элоизе» Руссо. «Я люблю живописные пейзажи - признавался он в «Записках
туриста», - порой они производят на меня такое же
впечатление, как смычок,
управляемый искусной рукой, когда он скользит по звучным струнам скрипки.
Такие пейзажи рождают безрассудные чувства: они увеличивают радость и
облегчают горе». Живописность Стендаль находил в самой природе, полагая,
что искусство пока бессильно выразить красоту реального пейзажа.
Восхищаясь окрестностями Гренобля в «Записках туриста», он размышлял об
ограниченных возможностях слова: «Но
как описать все это? Потребовалось
бы десять страниц, и надо было бы применить эпический и высокопарный
тон, к чему я питаю отвращение, а результатом таких усилий могла бы оказаться
лишь скука для читателя». В романах Стендаля пейзажи не имеют каких-либо
живописных моделей, характерной их особенностью является абсолютная
географическая точность. К. Пигарев выделяет
два основных типа
романтического пейзажа: «оссиановский», суровый и бурный, передающий
ярость природных стихий, и идиллический, окрашенный в элегические тона.
становится только в эпоху романтизма. Размышления Стендаля о пейзажной
живописи помогают лучше понять его литературную трактовку пейзажа. В
«Салоне1824 года» он отмечает, что современных пейзажистов охватила
своего рода «эпидемия»: «множество из этих господ взялись за виды Италии».
Итальянский пейзаж для русских и европейских романтиков становится в
первой трети XIX века своеобразным символом абсолютно прекрасного. Но
Стендаль в подобных пейзажах видит фальшь, ибо современные французские
художники (Шовен, Бидо, картины которых он описывает в «Салоне 1824
года») не владеют колоритом и не способны верно передать свет итальянского
неба и оттенок зелени южных деревьев, «словно для этих пейзажистов солнце
Италии уже не светит».В то же время Стендаль полагал, что правдивость в
пейзажной живописи должна иметь определенные эстетические ограничения,
прежде всего связанные с выбором объекта. Ему не по душе, когда художник
ищет в пейзаже не красоту, а достоверность бытовых реалий. Он восхищался
искусством английского художника Констебля, который правдив и точен, «как
зеркало». «Только хотелось бы, - замечал Стендаль, - чтобы зеркало это
поставлено было перед роскошным видом, вроде входа в долину Гранд-
Шартреза, возле Гренобля, а не перед телегой для сена, которая
перебирается вброд через канал со стоячей водой». (Стендаль имел в
виду известную картину Констебля «Телега для сена»). Подобным же
образом он отзывался о картине Лепренса «Погрузка скота на корабль
в Гонфлере», блещущей правдивостью, но предназначенной для людей,
не требующих от пейзажа того, «чтобы он возвышал их душу или нежно
волновал их». Такая позиция для Стендаля весьма характерна. Ему был близок
типично романтический пейзаж, величественный и поэтический, как в «Новой
Элоизе» Руссо. «Я люблю живописные пейзажи - признавался он в «Записках
туриста», - порой они производят на меня такое же впечатление, как смычок,
управляемый искусной рукой, когда он скользит по звучным струнам скрипки.
Такие пейзажи рождают безрассудные чувства: они увеличивают радость и
облегчают горе». Живописность Стендаль находил в самой природе, полагая,
что искусство пока бессильно выразить красоту реального пейзажа.
Восхищаясь окрестностями Гренобля в «Записках туриста», он размышлял об
ограниченных возможностях слова: «Но как описать все это? Потребовалось
бы десять страниц, и надо было бы применить эпический и высокопарный
тон, к чему я питаю отвращение, а результатом таких усилий могла бы оказаться
лишь скука для читателя». В романах Стендаля пейзажи не имеют каких-либо
живописных моделей, характерной их особенностью является абсолютная
географическая точность. К. Пигарев выделяет два основных типа
романтического пейзажа: «оссиановский», суровый и бурный, передающий
ярость природных стихий, и идиллический, окрашенный в элегические тона.

                                                                     111