Историография отечественной истории (IX - начало XX вв.). Сидоренко О.В. - 267 стр.

исповедания приводит Мельгунова, по мнению специально изучавшего вопрос Ю.Н.
Емельянова, «к более широкой постановке вопроса о свободе личности в обществе, о
политической свободе».
       Оценка Милюковым процессов, происходивших в русской исторической науке, была
неприемлемой для «старого» классика Ключевского, считавшего, что на рубеже XIX—XX
вв. работа русской историографии шла «ровным ходом и в довольно миролюбивом духе.
Былые богатырские битвы западников со славянофилами затихли и вместе со своими
богатырями отошли в область героической эпохи русской историографии... Новых
направлений с принципиальными разногласиями не заметно: слышны только споры
методологические или экзегетического характера». Такое видение историографической
ситуации Ключевским органично вытекало из условий его научной жизни: сделав в 1860-е
гг. жизненный выбор в пользу науки, с тех пор он ему не изменил. Но если для Ключевского
наука являлась абсолютным и безусловным приоритетом, то у Милюкова была иная система
ценностей и ориентиров. В итоге в его жизни политические страсти одержали верх над
наукой и определили подходы к ней.

                              Потребность в субъективизме
      Начиная с 1870-х гг., наступает время «субъективизма», отмеченного поразительным
разнообразием разновидностей. Сторонники формулы «Идеи двигают мир. Интерес
вырабатывает идеи» были среди как народников, так либералов и монархистов. Не только
историки разных общественных направлений, но и историки, причислявшие себя к одному
направлению, вкладывали разное содержание в такие понятия, как: идеалы, демократизм,
прогресс. Последнее понятие отделялось от терминов развитие и эволюция, и
противопоставлялось благу. Многообразие трактовок и теорий прогресса стало предметом
историографического анализа С.Н. Булгакова.

                                 Кризис или развитие?
      В конце XIX — начале XX в. историков (П.Н. Милюкова, А.С. Лаппо-Данилевского) с
новой силой влечет к себе философская мысль. Настойчивый поиск теории, способной
обеспечить разумное общественное развитие, придает историческим трудам современность
звучания и актуальность. Особо подчеркивается генетический момент: прошлое отражается в
настоящем, настоящее в прошлом и в будущем. Характерной чертой русской исторической
науки в последней трети XIX — начале XX в. являлось отсутствие единой господствующей
или универсальной для всех методологии истории. Это обстоятельство отмечалось в
советской историографии, где под универсальной и истинной подразумевалась марксистско-
ленинская идеология. Данное обстоятельство (а отсутствие лидирующих позиций у
марксистов для этого времени очевидно) рассматривалось как доказательство кризиса
буржуазной исторической науки на рубеже XIX—XX вв. Однако уже в 1970-е гг. И.Д.
Ковальченко и А.Е. Шикло включали в обязательное для тех лет понятие «кризиса»
буржуазной науки рассмотрение достижений корифеев русской исторической науки,
подчеркивая созидательные тенденции в отечественной дореволюционной исторической
науке и обосновывая мнение о том, что кризис в методологии не отменяет ее развития.
Многообразие концептуальных решений на рубеже веков свидетельствовало об известной
свободе развития русской дореволюционной исторической науки.

                    «Философия истории» и «методология истории»
       Понимание содержания исторического процесса в сознании историков непременно
опиралось на их общие системные методологические представления. Начиная с 1840-х гг.,
т.е. со времени увлечения отечественных интеллектуалов трудом Г. Гегеля «Философия
истории», постепенно становится привычным одноименный термин. Данную тенденцию для
XIX в. Бердяев оценивал как основополагающую: «Русская мысль в течение XIX века была
более всего занята проблемами философии истории. На построениях философии истории

                                          267