Русская литература конца ХIХ - начала ХХ века. Художник и литературный процесс. Спивак Р.С. - 26 стр.

     Принципы художественной конкретизации в творчестве
                  Толстого и Бунина: деталь

ге» запоминается, например, «сила (от чего проистекающая?)
твердых глаз» Никодима, его «смуглое лицо (как – смуглое?),
точно усеянное порохом», и рядом с лицом, как деталь портрета,
«сильная грудь киргиза (и в доказательство) – в рубцах засо-
хшей крови».
      B «Последнем свидании» Вера надевает «тончайшую со-
рочку – хранимую для самых важных моментов, единствен-
ную...». Целуя, Стрешнев чувствует «крестик на ее груди, золо-
той, бабушкин – последнее богатство» (IV, 72). В «Деревне» у
ожесточенного, постаревшего Тихона «бешеные», остановив-
шиеся, сумасшедшие глаза, «косивший рот, хищно чеканивший
слова» (III, 121). Голодная Аксинья в «Веселом дворе» перед
тем как отправиться в деревню, «облокотилась на стол, уже ни-
чего не думая, а только слушая звон в ушах. В пазах стола за-
стряло когда-то порядочно пшена. Она наковыряла с полгорсти,
съела» (III, 284).
      Некоторые бунинские детали настолько вещественны,
пластичны, материальны, что навсегда остаются в нашей памя-
ти, выходя за рамки своего контекста, перерастают в символ.
Таков, например, заграничный платок в «Деревне», подаренный
Тихоном немой стряпухе, платок, который она из бережливости,
в ожидании праздника, истаскала наизнанку. А пришел празд-
ник – лохмотья одни остались. Или в «Грамматике любви» –
«простое» ожерелье легендарной Лушки: заношенный шнурок и
снизка дешевеньких голубых шариков, похожих на каменные.
      В «Ночном разговоре» Бунин показывает гимназисту му-
жицкую ступню. Зрительное восприятие ее в рассказе ассоции-
руется с прозрением героя, с его отказом от наивных народни-
ческих иллюзий, и «мелочность» детали приобретает принци-
пиальное значение. «...Через минуту гимназист с ужасом и от-
вращением увидел то, что прежде видел столько раз совершенно
спокойно: голую мужицкую ступню, мертвенно-белую, ог-
ромную, плоскую, с безобразно разросшимся большим пальцем,
криво лежащим на других пальцах, и худую волосатую берцу,
которую Федот, распутав и кинув онучу, стал крепко, с сладост-
ным ожесточением чесать, драть своими твердыми, как у зверя,
ногтями. Надрав, он пошевелил пальцами ступни, взял в обе ру-
ки онучу, залубеневшую, вогнутую и черную в тех местах, что

                             26