Русская литература конца ХIХ - начала ХХ века. Художник и литературный процесс. Спивак Р.С. - 88 стр.

              Л. Андреев и русский экзистенциализм


      В оппозиции к болезни в творчестве Л.Андреева выступа-
ет боль. Боль понимается автором как творческий импульс сущ-
ностного обновления и самого человека, испытывающего боль,
и окружающего мира. Боль не может остаться незамеченной.
Персонажи Андреева знают боль не только от страдания, но и от
радости, счастья, волнения, прозрения. Она означает поворот в
судьбе личности, иногда даже в судьбах мира. В отличие от бо-
лезни, она поднимает человека с уровня эмпирического сущест-
вования, закрытого для творчества, до способности обретения
высших духовных ценностей.
      В рассказе «Полет» с ощущением боли связаны и первые
детские опыты отрыва от земли, и счастье последнего взлета, и
упоение полнотой власти над небесным простором, когда герой
чувствует себя звездою, «сеющей искры и свет» («И с ужасаю-
щей силой, почти с болью снова почувствовал он то волнующее
счастье…» (II, 229); «И снова с ужасающей силой, трижды с си-
лой, с болью открытой крови почувствовалось волнующее сча-
стье…» (II, 231); «… до слез почти, до настоящей душевной бо-
ли хотелось все отдать, всем пожертвовать … только за то, что-
бы перелететь через соседний дом» (II, 220)).
      Таким образом, неотделимо от боли в произведениях Ан-
дреева обретаемое героем счастье торжества воли, превращения
в Бога, владеющего секретом творчества и бессмертия: «здесь
же не было наезженных путей», «наследственно предначер-
танного пути», «и в вольном беге божественно свободной соз-
нала себя воля, сама окрылилась широкими крылами» (II, 230).
Счастье, которое с болью познает пилот, есть, с точки зрения
автора, «утверждение вечной жизни и отрицания смерти», «и не
бывает счастье другим» (II, 223).
      Боль означает новое рождение души того, кто боль испы-
тывает, и вызывает нравственное очищение тех, кто это наблю-
дает. Так, в рассказе «Баргамот и Гараська» душевная боль, от
которой завыл бродяжка Гараська (хотел похристосоваться яич-
ком, а пристав грубо разбил его), пробуждает в городовом «не
то жалость, не то совесть». Он впервые чувствует, «что жалок
ему этот человек, как брат родной, кровно своим же братом
обиженный» (I, 53). В рассказе «Иностранец» бледный, узкогру-
дый Чистяков одинок и презираем товарищами. Но тоска серба

                              88