Смысл жизни человека в философско-антропологическом измерении. Стрелец Ю.Ш. - 114 стр.

 Таким образом, условием подлинной любви к себе выступает
Богопознание и "Богочувствование" в совести, а условием подлинной
любви к другому человеку − любовь к себе как существу, способному
услышать весть и адекватно на нее ответить. Социальный план морального
существования детерминирован трансцендентным, ставшим имманентным
в душе человека (трансцендентное - имманентное - социальное). Любовь,
"перетекая" из первого в третье, в среднем − имманентном − звене являет
свою подлинную моральную специфику, свободную от теистической и
социально-психологической гетерогенности. Отсюда видно, что обе части
формулировки заповеди любви имеют смысл только вместе взятые, в
единстве содержащихся в ней, как одной, "субъектов отношения": Бога, "я"
и других. Связь крайних членов осуществляется через средний − "я" по
условно-силлогистическому типу: любовь к Богу обусловливает любовь к
себе (как его творению); любовь к себе обусловливает любовь к ближнему
(как сотворению), следовательно, любовь к Богу обусловливает любовь к
ближнему. Средний член (любовь к себе) в заключение не входит, но
объединяет посылки. (Использование формальной логики здесь,
разумеется, имеет "чисто условный", по названию самого типа
умозаключения, характер, и служит не для доказательства, а для
иллюстрации отношений субъектов формулы заповеди любви).
      Логика перехода от любви к Богу к любви к ближнему
эксплицируется уже в совестном акте, однако, она непонятна и
недостоверна для человека, любящего Бога, как он полагает, и не могущего
полюбить своего ближнего. Данный самообман (любовь к Богу) вскрыт в
Библии:"Кто говорит "Я люблю Бога", а брата своего ненавидит, тот лжец,
ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога,
которого не видит?" (1 Ин. 4:20).
      Таким образом, хотя любовь к Богу конституирует любовь к
ближнему, лишь по последней можно судить о правдивости заявления "я
люблю Бога" (праведность совести обнаруживается в праведности
"ответа"). Для того, чтобы отличить настоящее восприятие абсолютной
вести от "натащенной эпитимьи", как писал Достоевский, необходимо
обратиться к практическому плану нравственности, к ответственности
человека перед Богом, собой и другим человеком. (Ответ зеркально
подобен вести, и в земной практике формы ответственности
эксплицируются обратным порядком: перед другими людьми, собой и
Богом.). Так что к подлинной вести можно прийти через конкретный опыт
благоволения к человеку, к которому, до поры, не чувствуешь симпатии.
Любовь разгорается в делах, доказывал Достоевский, становится тем, что
дано изначально, в вести. Совесть и ответственность "встречаются" в
любви, которая и составляет их содержание, точнее, содержание их,
формального без нее, диалога. Если у Канта фундаментальным основанием
нравственности является долг (ответственность человека свободного и

114