Бывший вундеркинд. Мое детство и юность / пер. с англ. В.В. Кашин. Винер Н. - 10 стр.

сложных идей, говорил он, не мог бы служить средством общения между
соперничающими культурами.
     После гимназии мой отец поступил на медицинский факультет Варшавского
университета. Осмелюсь сказать, что хотя бы частичной причиной тому была общая
тенденция еврейских семей, стремящихся обычно сделать хотя бы одного сына
дипломированным специалистом и, по возможности, врачом. Эта тенденция сильна и
легко понятна среди людей, которых долгое время недооценивали в окружающем
обществе. Лишь одному господу богу известно, сколько косноязычных раввинов,
неудовлетворительных адвокатов и врачей, не имеющих собственной практики,
появилось благодаря этому мотиву.
     Во всяком случае, мой отец вскоре обнаружил, что у него нет особой склонности к
тому, чтобы стать врачом. Занятия по анатомированию, а так же, как я полагаю, и
нарочитая грубость его друзей студентов, порождаемая желанием скрыть собственную
слабость, вызывали в нем отвращение. И он вскоре покинул Варшаву, чтобы поступить
в технологический институт, находившийся тогда в Берлине, и который в данное время
уже в течение нескольких лет находится в Шарлоттенбурге.
     Отец приехал в Берлин, имея отличную гимназическую подготовку. В гимназии,
где он обучался, в отличие от реальных гимназий и реальных училищ, особое внимание
уделялось классическому образованию, и мой отец прилично изучил латынь и греческий
язык. Однако гимназия не пренебрегала и математической подготовкой. Отец на всю
жизнь остался любителем математики, сотрудничая временами в популярных
американских математических журналах, так что, только начав работу на уровне
последних лет обучения в колледже или в начале аспирантуры, я почувствовал, что
обгоняю его. Не знаю, имел ли мой отец большой успех как начинающий инженер, или
как начинающий врач. Он очень мало рассказывал мне об этом периоде своей жизни, за
исключением того, что он жил, экономя на всем, включая дешевое пиво, сигары,
мясные пирожки, как стесненный в средствах еврейский студент. Но я знаю точно, что
работал он в чертежной комнате, находившейся между комнатами серба и грека, и что
он прибавил сербский и современный греческий языки к своему лингвистическому
багажу.
     У отца в Берлине были богатые родственники, банкиры, сотрудничавшие с банком
Мендельсона и с традициями, уходившими к Мозесу Мендельсону и в 18 век. Они
пытались уговорить моего отца присоединиться к ним и стать банкиром, но ему не
нравилась размеренная жизнь, он все ещё жаждал приключений.
     Однажды ему случилось посетить студенческое собрание гуманитарного характера.
Прозвучавшие речи усилили у него склонность к толстовству, существовавшую в нем
давно, и он решил отказаться от выпивки, табака и употребления мяса до конца своей
жизни. Это решение, безусловно, имело важные последствия для моего будущего. Во-
первых, не приняв его, мой отец никогда бы не приехал в Соединенные Штаты, никогда
бы не встретил мою мать, и эта книга никогда не была бы написана. Однако, принимая
во внимание то, что все события шли своим чередом, я, прежде всего, не был бы
воспитан вегетарианцем, не жил бы в доме, в котором был окружен ужасными
вегетарианскими трактатами о жестокости по отношению к животным и не имел бы
властных наставлений и примера моего отца в таких делах.
     Но все это лишь рассуждения. А реальным фактом является то, что мой отец со
своим однокурсником действительно предпринял отчаянное предприятие по созданию
общества вегетарианцев-гуманистов-социалистов в Центральной Америке. Его товарищ
передумал, и отец очутился один на борту судна, направляющегося в Хартлпул, после
того как показал озадаченному контролеру свой школьный аттестат об окончании
русской школы вместо необходимых для такого случая немецких документов. Проплыв
через Англию в Ливерпуль, он сел на пароход, направлявшийся в Гавану и Новый
Орлеан. Путешествие длилось две недели, в течение которых мой отец овладел