Бывший вундеркинд. Мое детство и юность / пер. с англ. В.В. Кашин. Винер Н. - 101 стр.

     Однако большую часть этого периода в физическом смысле я чувствовал себя
отчаянно неуютно. Квартирной хозяйке платили за меня очень мало, но вряд ли это
могло служить оправданием тому, что она кормила меня лишь сырой морковью и
брюссельской капустой вместо надлежащей вегетарианской пищи. К своей диете я
иногда прибавлял пенсовые плитки шоколада и тому подобное, но в итоге я влачил
полуголодное существование.
     В часы досуга, а у меня их было много, моим спасением был клуб «Юнион» и его
библиотека. Моё членство в Гарвардском «Юнионе» позволяло мне пользоваться
льготами во всех мероприятиях клуба, и я принял участие в одном или двух дебатах
старшекурсников. В дополнение к этому случалось, что некоторые друзья приглашали
меня отобедать в клубе, так что я познал некоторые приятные стороны английского
клуба.
     Я нашел, что моё окружение в Кембридже было по отношению ко мне гораздо
более доброжелательно, чем в Гарварде. Кембридж был наполнен интеллектуальной
жизнью. Делать вид, что тебя не интересуют научные проблемы, было непременным
условием (sine qua none-лат.) жизни респектабельного гарвардского ученого, в
Кембридже такого рода симуляция являлась условностью, своего рода интересной
игрой. Здесь было правилом работать самостоятельно, в полную силу своих
способностей, но внешне выказывать надменное безразличие. Кроме того, в Гарварде
всегда ненавидели проявление эксцентричности и индивидуальности, в то время как в
Кембридже, как я уже говорил, эксцентричность ценилась так высоко, что те, кто не
обладал ею взаправду, должны были притворяться для вида.
     Таким образом, в начале декабря, когда я уехал на рождественские каникулы к
семье в Мюнхен, я был счастливее и больше чувствовал себя человеком, чем когда-либо.
Путешествие было веселым. Я встал задолго до рассвета и смог увидеть огни
приближающейся Голландии, и был приятно удивлен, услышав голландский язык
носильщиков. Позавтракав на пустынной, гулкой железнодорожной станции, я встретил
рассвет на пути к Роттердаму. Уже не помню как посредством английского, ломанного
немецкого языков и жестов я упросил носильщика перевезти мои чемоданы на тележке
через весь город к другой станции. Вскоре я уже ехал в Кельн, расположившись без
удобств в вагоне третьего класса, все окна которого были герметично закрыты, и моё
окружение составляли запахи торговцев и облака табачного дыма. В Кёльн я приехал
после полудня и остановился в весьма дешевой гостинице, которая, как мне теперь
кажется, была лишь домом для приезжих. В тот день в Мюнхен уехать было нельзя, и я
отправился гулять по городу, стараясь согласовать свои впечатления с воспоминаниями
о путешествии в детстве более одиннадцати лет тому назад. Оказалось, что я
действительно многое помню, например, станцию, мост и собор.
     Я отправился в Мюнхен на следующий день на поезде прямого сообщения. Все,
что я видел на пути, приводило меня в восторг: леса, слегка припорошенные снегом,
деревни и станции, напоминавшие картинки на кубиках из строительного конструктора
Анкер, которыми я играл в детстве. Немецким языком я владел недостаточно, чтобы
общаться со своими попутчиками, поэтому почти все внимание сконцентрировал на
пейзаже за окном вагона. Рейнские пейзажи пробуждали воспоминания о предыдущем
путешествии в детстве, а лесистые горы Франконии не вызывали даже отдаленных
ассоциаций с Белыми Горами.
     Мои домашние встретили меня на вокзале в Мюнхене и повезли на старинную
квартиру в центре города, которую они снимали. Хотя многоквартирные дома
существовали в Америке давно, но никогда я не жил в таком доме и моих родителей не
привлекал подобный образ жизни. Мне с детства привили мнение, что жизнь в городе в
такой квартире – это жизнь, свидетельствовавшая о лишениях и неудачах людей
вынужденных жить подобным образом. Усугубил дело и тот факт, что наша
домовладелица не говорила по-английски, а моя мать чувствовала себя не уверенно,