Бывший вундеркинд. Мое детство и юность / пер. с англ. В.В. Кашин. Винер Н. - 102 стр.

изъясняясь по-немецки. Отец проводил время за работой в Баварском суде и
Национальной библиотеке. Вдали от Гарвардской библиотеки, (где вследствие большого
опыта он мог сразу отыскать любую книгу), не имея свободного доступа к стеллажам,
постоянно наталкиваясь на недоразумения отвратительной каталожной системы,
которая за пределами Соединенных Штатов была всюду распространена, он застопорил
свою работу. Помимо этого он был огорчен тем, что его имя было менее известно его
европейским коллегам, чем он ожидал, и что у него было с ними мало личных
контактов, а с некоторыми не было вовсе. В какой-то мере этого и следовало ожидать,
поскольку отец обладал своеобразной манерой работы и без колебаний, прямолинейно
отвергал взгляды ученых своего времени, используя при этом редкий слог, что являлось
оскорблением чувства их собственного достоинства. В Германии в то время было
иерархическое устройство, где у подножия пирамиды находились рабочие, а на самом
верху был кайзер. Внутри этой формации находились университеты, которые также
представляли иерархию в миниатюре. Чтобы обыкновенный иностранец, не имеющий
места в этой иерархии, открыто выступал против целой школы немецких ученых – это
было неслыханным скандалом. Отец, бывший чрезвычайно чувствительным человеком,
не мог не заметить царившей вокруг него атмосферы.
     До этого времени отец всегда был большим почитателем немецкой культуры и
воспитания. Несмотря на то, что он возмущался милитаризмом и бюрократизмом,
развившимся со времен его юности, он был по своей сути немецким либералом
середины прошлого века. В процессе своего развития он испытал параллельное
воздействие русского толстовства и немецких влияний, не противоречащих друг другу.
Длительное время он с нетерпением ждал того момента, когда вернется в Германию и
будет принят в немецком обществе как выдающийся ученый. Когда же этого не
получилось, и он почувствовал себя отвергнутым или просто не принятым, его
страстной эмоциональное стремление обернулось такой горькой ненавистью, какой
можно ненавидеть только утраченную любовь.
     Мои сестры были удачно устроены в надлежащие школы. Не помню, сквозь какие
превратности музыкального и артистического воспитания прошла моя сестра Констанс
прежде, чем она решила работать в школе художественного промысла. Берта занималась
в модной респектабельной школе для девушек, Institut Savaute, где она добилась
хороших успехов в своем общем развитии и в усвоении немецкого взгляда на вещи. Не
совсем хорошо помню, как продолжалась учеба Фрица.
     К этому времени я достаточно вырос, чтобы общаться на равных со своим отцом.
Вместе мы посещали различные лекции и собрания в пивных, где обсуждались
интересные вопросы. Я помню одно из таких собраний, посвященное всеобщему миру и
взаимопониманию, на котором выступал Давид Старр Джордан, знаменитый ихтиолог,
ректор Станфордского университета. Я помню, как потягивал пиво из кружки и ощущал
себя человеком среди немецких студентов.
     Иногда родители брали меня с собой в Platzl и в другие кабаре, я часто ходил с
сестрами в кино, первые признаки дальнейшего развития которого только появлялись.
Было также несколько посещений ярмарок и исторических музеев. Однако наибольшее
наслаждение я получил в Немецком музее науки, техники и промышленности. Часть
экспонатов отражала историческое развитие техники и её развитие в недавнем прошлом,
но польза музея была ещё и в том, что он демонстрировал технику для научных
экспериментов, которую, защищенную стеклянными колпаками, посетитель мог
опробовать сам, дергая за веревочки и поворачивая рычаги. В музее было несколько
приятных пожилых служителей, готовых оказать услугу заинтересованному посетителю
и показать ему некоторые особые детали, которые основная масса публики не всегда
замечала. Особенно я запомнил одного служителя, старавшегося быть со мной
любезным: он знал несколько слов по-английски и говорил с приятным баварским
акцентом.