Бывший вундеркинд. Мое детство и юность / пер. с англ. В.В. Кашин. Винер Н. - 103 стр.

     В Немецком музее была наисовременнейшая научная библиотека. Здесь я с
усердием проштудировал те разнообразные работы, которые порекомендовал мне
Рассел. Среди них я помню рукописи Эйнштейна. Я уже говорил, что Рассел был в числе
первых философов, признавших исключительную важность работы Эйнштейна в том
достойном удивления (annus mirabilis) 1905 году, когда он сформулировал теорию
относительности, решил проблему броуновского движения и развил квантовую теорию
фотоэлектричества.
     Другим приятным воспоминанием этих каникул был Английский сад, несмотря на
то, что была зима, и сад был занесен снегом. Я помню конькобежцев на пруду вблизи
китайской пагоды. В то время я не знал, что Английский сад был разбит по проекту
новоанглийского янки из Вобурна, штат Массачусетс, великого сварливого Бенджамина
Томпсона, графа Румфорда, казначея Бенедикта Арнольда.
     В Кембридж я вернулся в январе. Я уже чувствовал себя в городе в большей
степени в своей стихии и менее одиноким. Я продолжал заниматься философией и
математикой и начал вторую статью для Кембриджского Философского Общества. На
этот раз я попытался использовать язык «Принципов математики» для описания
качественных рядов, таких, например, какие можно обнаружить в цветовом спектре, и
которые не рассматривались Уайтхедом и Расселом, поскольку их работа была не
беспредельна в обоих направлениях. Я обнаружил необходимость логического подхода
к системам измерений, поскольку на уровне пороговых величин разница между
результатами наблюдений была минимальной. В статье я использовал определенные
идеи, сходные с теми, что высказал профессор Уайтхед, который работал тогда в
Лондонском университете и который недавно применил новый метод для определения
логических единиц, как не обладающих какими-либо специфическими свойствами, а не
как объектов системы аксиом. Я обратился к профессору Уайтхеду с просьбой о встрече
и посетил его в доме в Челси, где познакомился со всей его семьей. В то время я и не
предполагал, что профессору Уайтхеду суждено будет завершить свой долгий и
плодотворный жизненный путь, будучи моим коллегой в Гарвардском университете, и
что я, в качестве очень неумелого ученика его дочери, буду изучать зачатки искусства
скалолазания на скалах Голубых гор и в карьерах Квинси.
     Я намеревался завершить учебный год в Кембридже, но узнал, что Рассела
приглашают в Гарвард на второе полугодие, и поэтому я бы в Кембридже лишь попусту
проводил время во втором семестре. По совету самого Рассела я решил закончить год в
Геттингене, изучая математику под руководством Гильберта и Ландау, а философию под
руководством Гуссерля. Я вернулся в Мюнхен на каникулы между двумя последними
семестрами. Отец уехал в Соединенные Штаты, где скрашивал своё одиночество в
кампании нескольких молодых коллег с немецкого факультета, а мать и остальные
члены семьи все ещё жили в Мюнхене.
     В тот год я узнал, что Гарвардский университет учредил целый ряд премий
студентам за эссе, как настоящим студентам, так и бывшим. Я также узнал, что имею
право соревноваться за приз Баудойна (Bowdoin) и отослал на рассмотрение довольно
скептическое эссе, озаглавленное «Наивысшее благо». Оно было задумано как
опровержение или, по крайней мере, как отрицание всех абсолютных этических норм.
Бартлетт был об эссе невысокого мнения и в литературном плане и в плане
философского содержания, но очерк, однако, выиграл один из призов. Я совершенно
уверен, что сэр Фредерик все ещё относит этот факт в счет недостатков Гарварда, а не в
счет моего личного успеха.
     Мой отъезд из Англии был омрачен очень неприятной стычкой с квартирной
хозяйкой. Когда мой отец договаривался с ней, то посчитал, что оставляет меня на один
семестр или и того меньше. Однако по кембриджским обычаям семестр имеет
определенную продолжительность, большую, чем промежуток времени, который
считается полным учебным семестром. В течение этого времени ожидается, что студент