Бывший вундеркинд. Мое детство и юность / пер. с англ. В.В. Кашин. Винер Н. - 106 стр.

менее, мы, два проклятых сына еврейского племени, бросали вызов гневной
антисемитской газетке, находившейся здесь и ели, даже наслаждались дешевой и
вкусной пищей, приготовляемой для нас. Когда я думаю о том, что в дополнение к своей
еврейской принадлежности профессор Леви стал также сторонником левых в политике,
я представляю, как старая мамаша Бауэр, если она умерла, ворочается в своём гробу.
     В ресторанчике Бауэров обслуживали очень медленно. Мы обычно сами несли свои
тарелки на кухню и нам их там наполняли из кастрюль, стоявших на плите. Эта
вольность была, возможно, постольку, поскольку мы были бесшабашным бедным
скопищем немцев и американцев, британцев и русских, и низкие цены привлекали
многих из нас, кто не был привередлив или вообще был безразличен к еде. Мы читали
там газеты.
     The Kneipen, или кутежи немецких студентов, хорошо известны. Мы, англичане и
американцы, также устраивали кутежи во время встреч наших клубов, называвшихся
британской и американской колониями. Вожаки этих двух колоний назывались
патриархами. Леви был британским патриархом. Два клуба занимали комнату,
расположенную над рестораном Franzishaner. Снабжение пивом было постоянным и
неисчерпаемым. Пол был с таким наклоном, что передвижение было затруднено даже
без тяжести пива. В нашем распоряжении были пианино, песенники немецких и
шотландских студентов, являвшихся личной собственностью Леви. Наши встречи были
долгими, дружескими, с обильной выпивкой. Мы отдавали дань земле, гостеприимно
принявшей нас, а также тем землям, что вырастили нас и пели, пели одновременно на
английском и немецком языках. Мы были самыми скандальными гуляками и были
вынуждены два-три раза менять помещение по настоянию владельца или полиции.
     Среди нас был один человек, имя которого я не буду называть из уважения к его
родственникам, которые могли остаться в живых, хотя ни один современный
геттингенец не может забыть его. Его звали не Эрли, но я буду так его называть. Эрли
был сыном американского издателя церковных книг, и казалось, что он задался целью
запятнать доброе имя своей семьи. Он был женат, и его жене и маленькой дочери
симпатизировали в обеих колониях. Эрли искал по свету подходящее местечко, где бы
он мог обосноваться, и выбрал Геттинген. Каким-то темным способом он умудрился
поступить в университет, где пробыл студентом почти десять лет, хотя я никогда не
слышал, чтобы он изучал или посещал какой-нибудь курс. Когда кто-нибудь из
американских студентов совершал паломничество в соседний город с сомнительной
целью, именно Эрли становился его проводником, другом и философом. Должен
признаться, что эта деятельность была лишь незначительным штрихом к его
индивидуальности. Главной целью его существования была выпивка. Каждый раз ещё
до окончания встречи клубов он был в стельку пьян и кто-нибудь из нас должен был для
безопасности провожать его домой. В этих случаях он учтиво извинялся, и казалось, что
в нем сохранились следы хорошего воспитания.
     Когда я вновь приехал в Геттинген в 1925 году, Эрли там уже не было, хотя слава
его не померкла. Говорили, что он пробыл до начала первой мировой войны, но прежде
чем наша страна вступила в войну, его семье удалось переправить его домой. Принимая
во внимание его возраст и образ жизни, можно сейчас предположить, что он уже давно
умер. Однако подобный тип людей никогда не умрет и везде, где собирается ученый
люд, и существуют благоприятные условия среди них, будет паразитировать вечный
студент. Я пишу эту главу в номере отеля, только что вернувшись с парижского
бульвара Сен-Жермен. За углом в этот момент дюжины Эрли в кафе «Флор» и «Де
Маго» потягивают свой аперитив и пытаются превратить более серьезных молодых
людей в своё подобие.
     В Геттингене у меня были знакомые из различных кругов. Я помню студента,
который вырвался из рук полиции царской России, и изучал психологию, нужную ему
для профессиональной деятельности. Другим моим знакомым с философского