Бывший вундеркинд. Мое детство и юность / пер. с англ. В.В. Кашин. Винер Н. - 119 стр.

то ли вследствие недостаточной подготовленности, то ли из-за трудного
комментаторского стиля Биркгофа, а, вероятнее всего, из-за того и другого вместе, курс
показался мне сложным, и я вынужден был его бросить.
       И Биркгоф и Мюнстерберг были рецензентами моего ассистентского спецкурса. С
продолжением войны Мюнстербергу было все труднее в Гарварде. Он был на стороне
Германии, тогда как большинство его коллег, включая моего отца, заняли сторону
союзников. В конце концов, Мюнстерберг написал моему отцу письмо, показавшееся
родителям оскорбительным, за этим последовала бурная ссора, в которой Мюнстерберг
намекнул на свой интерес к моей работе, своё посещение моих лекций и их поддержку.
Естественно, более затруднительного положения для меня нельзя было придумать, и я
проявил скорее преданность, чем такт, встав на сторону отца.
       Если я посещал Гарвардское математическое общество во время своих
предыдущих пребываний в Гарварде изредка, то теперь я впервые начал посещать его
регулярно. Это было общество, формализованное по типичному для Гарварда образцу.
Профессора сидели в первом ряду и снисходили к студентам в грациозной олимпийской
манере. Наиболее заметной фигурой был, вероятно, У.Ф. Осгуд с лысой овальной головой
и густой, расходящейся в разные стороны бородой, затачивающий свою сигару ножичком
на манер Феликса Клейна и держащий её сознательно изысканным образом.
       Для меня Осгуд был олицетворением гарвардских математиков. Подобно многим
американским ученым, побывавшим в Германии в начале века, он вернулся домой с
немецкой женой и немецкими нравами. Добавлю, что по вопросу женитьбы на немках
можно многое сказать, во всяком случае, я счастлив, что сам женился на немке. Во
времена Осгуда новоанглийский псевдогерманизм был в моде. Его восхищение всем
немецким побудило его написать книгу по теории функций почти на безупречном
немецком языке. Без сомнения, при этом он польстился на существовавший статус
немецкого тайного советника (Geheimrat-нем.), и страстно желал обратить академическую
жизнь Америки в такую форму, при которой он мог бы представить себя в выгодном
свете. Он выполнил талантливую работу в аналитической области вопреки той инерции,
которая зачастую уводит жителя Новой Англии от оригинального к общепринятому.
Некоторые его идеи вели к открытию интеграла Лебега, но он не дошел до последней
стадии, когда должен был принять поразительные следствия, вытекающие из его
собственной концепции. Его, должно быть, мучило сознание неудачи, поскольку в
последующие годы он никогда не разрешал своим студентам использовать методы Лебега.
Другим представителем германского периода американского математического
образования был профессор Максим Бохер. Он был сыном бывшего учителя французского
языка, но образование получил в Германии и женился на немке. Как и для Осгуда
немецкий был языком его дома, но в остальном он отличался от Осгуда. Его работы были
оригинальны и опирались на более широкую основу, а его личность была свободна от
легко прослеживаемой манерности.
       Из других профессоров математики наибольшее впечатление произвели на меня
Эдвард В. Хантингтон и Джулиан Лоуэлл Кулидж. Я уже упоминал о Хантингтоне,
оригинальность которого стала препятствием для профессиональной карьеры в Гарварде.
Его пригласили в Научную Школу Лоренса для обучения инженеров, хотя его
способности в большей степени лежали в области чистой математики и логики. Он дожил
до того времени, когда его ересь превратилась в ортодоксию, и сегодня аксиоматический
метод привлекает даже большее, чем требуется, количество кандидатов на степень
доктора философии. Он был превосходным, вдохновенным и терпеливым учителем.
       При правлении Лоуэлла Джулиан Лоуэлл Кулидж, родственник самого Лоуэлла и
потомок Джефферсона неизбежно должен был находиться в милости. Кулидж получил
образование в Англии и Германии. Он работал в области геометрии, обнаружив большое
прилежание и трудолюбие. Обладая открытым умом, он сумел стать обаятельной