Бывший вундеркинд. Мое детство и юность / пер. с англ. В.В. Кашин. Винер Н. - 139 стр.

мне казалось, зиждется на более богатой и твердой интеллектуальной основе. Поэтому в
настоящее время мне трудно оценить те статьи, даже достаточно точно вспомнить их
содержание.
     Несколько лет я пытался найти издателя для моих гарвардских ассистентских
лекций. Хотя они, безусловно, не являлись законченной работой, не думаю, что я совсем
не справедлив, видя в развитой мной в этих лекциях идеи конструктивной логики
некоторое приближение к тем мыслям, посредством которых Гедель смог
продемонстрировать, что в каждой системе логических постулатов имеются теоремы,
истинность или ложность которых нельзя вывести из этих постулатов. Наконец я
отослал рукопись П.Е.Б. Джордану, замечательному английскому логику, жившему
недалеко от Кембриджа, с которым я уже состоял в переписке. Будучи в Кембридже, я
спрашивал смогу ли я приехать к нему домой, но мы так и не сумели условиться. В ту
пору я не знал, а узнал лишь спустя много времени после отправки рукописи, что он был
безнадежным инвалидом и едва был в состоянии пошевелить пальцем. Он хорошо знал,
что страдает атаксией Фредерика, врожденным нервным расстройством, которое всегда
заканчивается параличом и ранней смертью. Несмотря на свою обреченность, он
женился и стал редактором серьезного философского журнала «Монист». Он написал
полную юмора критическую книгу о философии Бертрана Рассела, где каждой главе
предпослан надлежащий эпиграф из Льюиса Кэрролла.
     Моя рукопись попала к Джордану всего за несколько месяцев до его смерти. Знай
я, насколько он тяжело болен, я бы, конечно, не беспокоил Джордана посылкой
рукописи. Однако она была опубликована в печати: журнал «Монист» напечатал мою
статью с продолжением в трех номерах. Мне доставляло удовлетворение думать, что
моя статья явилась частью издания.
     Статьи вызвали ограниченный резонанс. На них ссылался профессор Брод из
Кембриджа. В то время исследование в области математической логики не могло помочь
найти работу ни на математическом, ни на философском поприще. Сегодня в области
математической логики можно сделать карьеру. Как и в некоторых других областях, это
работа для эпигонов, а не для первопроходцев. В некоторых местах обслуживают, лишь
когда столы уже сервированы серебром и фарфором. Лучшие карьеры припасены для
студентов, которые занимаются проблемами актуальными во времена юности их
профессоров, самодовольные чинуши не выносят гордости (hybris-греч).
     Весной 1919 года я узнал о двух вакансиях, показавшихся мне в равной степени
заманчивыми. Об одной из них я узнал через преподавательское агентство, оно было в
техническом училище Кейс в Кливленде, а на другую вакансию обратил внимание
профессор Осгуд из Гарварда: она была в Массачусетсском технологическом институте.
Не думаю, что профессор Осгуд был высокого мнения обо мне или об открывшейся
вакансии, поскольку к тому моменту вклад Массачусетсского технологического
института в области математических исследований был невелик и факультет вел тогда
почти исключительно практическую работу по математической подготовке студентов
для инженерных надобностей. Однако послевоенный бум поглощал всех, кого хоть как-
то можно было причислить к математикам. Честно говоря, я лелеял надежду, что
профессор Веблен возьмет меня, как он взял Франклина и многих других в свою группу
на испытательный полигон; на базе этой группы он основал впоследствии заслуженно
знаменитый принстонский математический факультет. Но достойных претендентов
было много, и я не попал в число избранных.
     Я навестил профессора Тейлора, возглавлявшего математический факультет в
МТИ. Это был небольшого роста, бородатый, с живыми глазами человек, не
занимавшийся математическими исследованиями, но проницательный и очень
заботившийся о благополучии и репутации своего факультета. Он назначил меня
преподавателем, отдав мне лишнюю нагрузку, и указал на возможность получить
постоянную работу в будущем, если дела у меня пойдут на лад, но ничего