Бывший вундеркинд. Мое детство и юность / пер. с англ. В.В. Кашин. Винер Н. - 23 стр.

UptoLike

Составители: 

Рубрика: 

взад и вперед по переулку на трехколесном велосипеде и часто встречал во время ежедневных
катаний скучных взрослых друзей моего отца. Поблизости жил одноногий мальчик, который
озадачивал меня, появляясь попеременно то с костылем, то без него; он проезжал мимо нашего
дома на двухколесном велосипеде по дорогу в школу.
Странно, что картины страданий и увечий снова и снова всплывают в моих самых ранних
воспоминаниях. Едва ли мой интерес к таким вещам проистекал от гуманизма или настоящей
жалости. Частично причиной интереса было жестокое откровенное детское любопытство, а с
другой стороны, реальный страх перед катастрофой, которая случилась с виденными мною
людьми и могла, следовательно, произойти и со мной. Примерно в то время я подвергся
незначительной операции по причине тонзиллита и аденоид. Я был напуган внезапным
головокружением, последовавшим за анестезией. Но я не ощущал связи между своей
незначительной операцией и своим ужасом перед увечьем. Все это повторение наблюдения,
хорошо знакомого фрейдистам и со знанием дела ими описанного.
Мой отец гордился тем, что в прошлом успешно занимался фермерством, и он долгое
время стремился стать земельным собственником. В этом была смесь толстовства с гордостью
преодоления традиционной ограниченности еврея. Весной 1900 года он купил в Фоксборо
ферму, о которой мечтал. Дом значительно отстоял от дороги, усаженной катальповыми
деревьями, которые и дали название месту: ферма Катальпа.
Не помню, что отец там возделывал, хотя представить себе его, не занимающимся работой
на ферме, не могу. Уверен, что в то лето я основательно пополнил свои знания о сельской
жизни, о деревьях и растениях Новой Англии. Деревенские ребятишки с соседней фермы взяли
верх надо мной, они считали, что должны взять верх над городским мальчиком и наполнили
мой рот дорожной грязью. В деревне я нашел несколько более подходящих товарищей, по
меньшей мере, более склонных принять меня в свою компанию. Они познакомили меня с
существованием земляных червей и удивили меня, не обнаружив беспокойства от тех
страданий червяка, которое он испытывал при делении на части. Жестокость этой процедуры
вызвала у меня угрызения совести.
Я очень мало помню Фоксборо того времени, хотя самым волнующим был слух
относительно церкви, недавно основанной там Святым Rollers. Я также помню как мальчик
постарше водил меня на бейсбольный матч между командами Фоксборо и Аттлеборо. Секреты
бейсбола были недоступны мне и только гораздо позднее я смог проявить интерес к игре.
Начало лета было отмечено приездом моей бабушки Винер из Нью-Йорка в
сопровождении моей кузины Ольги. В то время бабушка запомнилась мне как старая леди, хотя
она не могла быть намного старше, чем я сейчас. Она всегда одевалась в одежду темных тонов
как пожилые европейские женщины и определенно имела иностранные манеры, проявляемые в
жестикуляции указательным пальцем и в покачивании головой. Она была маленькой и
подвижной и имела вид много выстрадавшего человека; из того, что я слышал о своём
дедушке, получалось, что с ним нельзя было жить без страданий, уже из-за его характера и
непрактичности. В Европе бабушка была предоставлена самой себе в отыскании средств к
существованию; теперь же, когда примеру моего отца последовали и другие Винеры, и тоже
приехали в Америку, дети отсылали её друг к другу в зависимости от финансовой возможности
поддерживать её.
Бабушка всегда говорила с сильным акцентом и никогда не могла слово «кухня» (kitchen-
нем.) произнести отлично от слова «котенок» (kitten-нем.). Она читала свою газету,
напечатанную на иностранном шрифте, который, как я позднее узнал, был идиш. Она всегда
уведомляла нас о своём прибытии, привозя нам лакомства и игрушки из Нью-Йорка, но мы
любили бы её и без них. Моя мать, довольно косо смотревшая на нью-йоркских родственников
отца, поскольку стала американкой одним поколением раньше, не могла не полюбить бабушку
или гроссмутер, как мы её обычно называли, в отличие от бабушки Канн.
Кузина Ольга была энергичной девятилетней девочкой, на четыре года старше меня. Её
мать, тётя Шарлота, была одинока после ухода от неё мужа, и это обстоятельство сыграло свою
роль в том, что Ольга приехала набраться здоровья на летние каникулы к нам в деревню. Она и
взад и вперед по переулку на трехколесном велосипеде и часто встречал во время ежедневных
катаний скучных взрослых друзей моего отца. Поблизости жил одноногий мальчик, который
озадачивал меня, появляясь попеременно то с костылем, то без него; он проезжал мимо нашего
дома на двухколесном велосипеде по дорогу в школу.
     Странно, что картины страданий и увечий снова и снова всплывают в моих самых ранних
воспоминаниях. Едва ли мой интерес к таким вещам проистекал от гуманизма или настоящей
жалости. Частично причиной интереса было жестокое откровенное детское любопытство, а с
другой стороны, реальный страх перед катастрофой, которая случилась с виденными мною
людьми и могла, следовательно, произойти и со мной. Примерно в то время я подвергся
незначительной операции по причине тонзиллита и аденоид. Я был напуган внезапным
головокружением, последовавшим за анестезией. Но я не ощущал связи между своей
незначительной операцией и своим ужасом перед увечьем. Все это повторение наблюдения,
хорошо знакомого фрейдистам и со знанием дела ими описанного.
     Мой отец гордился тем, что в прошлом успешно занимался фермерством, и он долгое
время стремился стать земельным собственником. В этом была смесь толстовства с гордостью
преодоления традиционной ограниченности еврея. Весной 1900 года он купил в Фоксборо
ферму, о которой мечтал. Дом значительно отстоял от дороги, усаженной катальповыми
деревьями, которые и дали название месту: ферма Катальпа.
     Не помню, что отец там возделывал, хотя представить себе его, не занимающимся работой
на ферме, не могу. Уверен, что в то лето я основательно пополнил свои знания о сельской
жизни, о деревьях и растениях Новой Англии. Деревенские ребятишки с соседней фермы взяли
верх надо мной, они считали, что должны взять верх над городским мальчиком и наполнили
мой рот дорожной грязью. В деревне я нашел несколько более подходящих товарищей, по
меньшей мере, более склонных принять меня в свою компанию. Они познакомили меня с
существованием земляных червей и удивили меня, не обнаружив беспокойства от тех
страданий червяка, которое он испытывал при делении на части. Жестокость этой процедуры
вызвала у меня угрызения совести.
     Я очень мало помню Фоксборо того времени, хотя самым волнующим был слух
относительно церкви, недавно основанной там Святым Rollers. Я также помню как мальчик
постарше водил меня на бейсбольный матч между командами Фоксборо и Аттлеборо. Секреты
бейсбола были недоступны мне и только гораздо позднее я смог проявить интерес к игре.
     Начало лета было отмечено приездом моей бабушки Винер из Нью-Йорка в
сопровождении моей кузины Ольги. В то время бабушка запомнилась мне как старая леди, хотя
она не могла быть намного старше, чем я сейчас. Она всегда одевалась в одежду темных тонов
как пожилые европейские женщины и определенно имела иностранные манеры, проявляемые в
жестикуляции указательным пальцем и в покачивании головой. Она была маленькой и
подвижной и имела вид много выстрадавшего человека; из того, что я слышал о своём
дедушке, получалось, что с ним нельзя было жить без страданий, уже из-за его характера и
непрактичности. В Европе бабушка была предоставлена самой себе в отыскании средств к
существованию; теперь же, когда примеру моего отца последовали и другие Винеры, и тоже
приехали в Америку, дети отсылали её друг к другу в зависимости от финансовой возможности
поддерживать её.
     Бабушка всегда говорила с сильным акцентом и никогда не могла слово «кухня» (kitchen-
нем.) произнести отлично от слова «котенок» (kitten-нем.). Она читала свою газету,
напечатанную на иностранном шрифте, который, как я позднее узнал, был идиш. Она всегда
уведомляла нас о своём прибытии, привозя нам лакомства и игрушки из Нью-Йорка, но мы
любили бы её и без них. Моя мать, довольно косо смотревшая на нью-йоркских родственников
отца, поскольку стала американкой одним поколением раньше, не могла не полюбить бабушку
или гроссмутер, как мы её обычно называли, в отличие от бабушки Канн.
     Кузина Ольга была энергичной девятилетней девочкой, на четыре года старше меня. Её
мать, тётя Шарлота, была одинока после ухода от неё мужа, и это обстоятельство сыграло свою
роль в том, что Ольга приехала набраться здоровья на летние каникулы к нам в деревню. Она и