Бывший вундеркинд. Мое детство и юность / пер. с англ. В.В. Кашин. Винер Н. - 92 стр.

UptoLike

Составители: 

Рубрика: 

Я считаю подобное отношение к клевете в высшей степени неверным. Во-первых,
бросить серьезное подозрение на подающего надежды человека, представляется мне
вредом более значительным, нежели на человека, уже успешно делающего свою
карьеру. Во-вторых, нападки на чувство собственного достоинства человека, и без того
находящегося в трудном и сомнительном положении, представляют собой не меньший
вред, чем могло бы причинить физическое нападение. Полагаю, что разумный
моральный критерий в таких делах проявляется в практике медицинских журналов, и
эта практика укоренилась в них настолько хорошо, что ей нетрудно было бы придать
силу закона. Все общество заинтересовано в том, чтобы о случаях из медицинской
практики были точные и свободные сообщения в профессиональных журналах. Однако
глубоким оскорблением считается указание имени пациента и всего того, что помогло
бы его распознать, если сам он не дал на это согласия. Когда показывается его
фотография, являющаяся частью необходимой документации истории болезни, то
традиционно глаза и лицо не показываются ясно, если они не представляют
существенной части признаков болезни. Не вижу причины, почему педагогическому
журналу или журналу без каких-либо научных притязаний должна быть предоставлена
большая свобода в подобных случаях. Это не вопрос свободы печати, а главным образом
вопрос, неотъемлемо связанный с такой свободой: вопрос об ответственности прессы.
В последний год пребывания в Гарварде я подал заявление на предоставление мне
стипендии для обучения в других университетах. Конечно, я был чрезвычайно
взволнован, когда пришла весть, что я её выиграл. Два места предлагались в качестве
цели путешествия: Кембридж, где в то время был в расцвете сил Рассел, и Турин,
знаменитый именем Пеано. Я узнал, что лучшие дни Пеано прошли, и что Кембридж
был наиболее подходящим местом для изучения математической логики. Тогда я
написал Расселу, поскольку нужно было получить его согласие, прежде чем ехать на
учёбу.
     Я считаю подобное отношение к клевете в высшей степени неверным. Во-первых,
бросить серьезное подозрение на подающего надежды человека, представляется мне
вредом более значительным, нежели на человека, уже успешно делающего свою
карьеру. Во-вторых, нападки на чувство собственного достоинства человека, и без того
находящегося в трудном и сомнительном положении, представляют собой не меньший
вред, чем могло бы причинить физическое нападение. Полагаю, что разумный
моральный критерий в таких делах проявляется в практике медицинских журналов, и
эта практика укоренилась в них настолько хорошо, что ей нетрудно было бы придать
силу закона. Все общество заинтересовано в том, чтобы о случаях из медицинской
практики были точные и свободные сообщения в профессиональных журналах. Однако
глубоким оскорблением считается указание имени пациента и всего того, что помогло
бы его распознать, если сам он не дал на это согласия. Когда показывается его
фотография, являющаяся частью необходимой документации истории болезни, то
традиционно глаза и лицо не показываются ясно, если они не представляют
существенной части признаков болезни. Не вижу причины, почему педагогическому
журналу или журналу без каких-либо научных притязаний должна быть предоставлена
большая свобода в подобных случаях. Это не вопрос свободы печати, а главным образом
вопрос, неотъемлемо связанный с такой свободой: вопрос об ответственности прессы.
     В последний год пребывания в Гарварде я подал заявление на предоставление мне
стипендии для обучения в других университетах. Конечно, я был чрезвычайно
взволнован, когда пришла весть, что я её выиграл. Два места предлагались в качестве
цели путешествия: Кембридж, где в то время был в расцвете сил Рассел, и Турин,
знаменитый именем Пеано. Я узнал, что лучшие дни Пеано прошли, и что Кембридж
был наиболее подходящим местом для изучения математической логики. Тогда я
написал Расселу, поскольку нужно было получить его согласие, прежде чем ехать на
учёбу.