Составители:
Рубрика:
62
случае, поскольку мы собираемся радоваться  мысли, так же как мы раду-
емся искусству, дана непосредственно сама мысль. Ибо только в радости, в 
эстетике мысли есть нечто, выделяющее ее из всего остального: «как меч 
нагой» – или все, или ничего. Так что, если мы вернемся к пронзительной 
ясности, то она очень похожа, видимо, на этот «нагой меч». 
Могущая  быть  источником  радости,  пронзительная,  сладко  тоскливая 
ясность при невозможности какого-либо действия, при полной неразреши-
мости  наблюдаемого  возможна,  лишь  когда  ты  видишь  ее  в  обнаженном 
виде, как таковую. Только вот обнажить это бывает трудно. В юности это 
состояние обнаженности приходит к нам как молния, в одно мгновение и 
так  же  быстро  уходит.  Не  всякий  научается  потом  всей  своей  жизнью  и 
тренированными  мускулами  ума  расширить  это  мгновение  ясности.  Сна-
чала оно  даром  дается.  Но  расширить  и  превратить  его  в  устойчивый  ис-
точник светлой радости  мысли – для  этого  нужен труд.  Не  всякий может 
встать на путь этого труда, решиться на него, потому что иногда нам ста-
новится просто страшно от того, что там выступает в обнаженном виде – 
перед чем нет никаких скидок, никаких компенсаций, никаких извинений, 
никакого алиби. И поэтому же так трудно все это объяснить. Я уже не го-
ворю  о  том,  что  в  любой  данный  момент  наша  мысль  существует  в  виде 
своих  же  собственных  симулякров. Simulacrum на  латыни  означает «при-
зрак», «привидение»,  то  есть  нечто  подобное  действительной  вещи,  яв-
ляющееся  ее  мертвой  имитацией.  Но  это  значение  перекрещивается  с  ла-
тинским же словом simulator, которое подчеркивает значение игры, что ес-
тественно,  ибо  мертвая  имитация  разыгрывается  живым  человеком,  им 
оживляется. Следовательно, мы видим чаще всего только pale simulators – 
бледные  тени  вещей.  В  любой  момент,  когда  вы  захотите  мыслить,  ваша 
мысль, повторяю, уже существует в виде подобия мысли. По той причине, 
что в  любой  данный момент в  языке  есть  все слова.  Наглядно  это  можно 
изобразить так, как если бы я на секунду встал с этого стула, посмотрел бы 
в другую сторону, потом повернулся, снова захотел сесть, а там уже сижу 
я, какой помыслен другими, вместо меня. 
У кого из нас не было этого ощущения? Еще до того, как мы испытали 
что-то и смогли это выразить, оно уже существует в виде симулякра. Когда 
мы смотрим, допустим, на человека, который употребляет те же слова, что 
и  мы,  ставит  вопросы,  которые  отвергнуть  невозможно,  потому  что  они 
составлены вполне логично, и при этом про себя думаем: ну не то все это. 
А что же это не то? Почему? Да просто потому, что раз существуют слова, 
то из них можно создать миллион умных вопросов, на которые не ответит 
и тысяча мудрецов. Хотя одновременно посредством произвольной комби-
нации  этих  же  слов  можно  получить  ответ-симулякр,  или  тень  ответа  на 
любой вопрос. А значит, и наше желание понять такого человека, пережи-
ваемое  нами  как  несомненно  очевидное  и  требующее  мысленного  разре-
случае, поскольку мы собираемся радоваться мысли, так же как мы раду-
емся искусству, дана непосредственно сама мысль. Ибо только в радости, в
эстетике мысли есть нечто, выделяющее ее из всего остального: «как меч
нагой»  или все, или ничего. Так что, если мы вернемся к пронзительной
ясности, то она очень похожа, видимо, на этот «нагой меч».
    Могущая быть источником радости, пронзительная, сладко тоскливая
ясность при невозможности какого-либо действия, при полной неразреши-
мости наблюдаемого возможна, лишь когда ты видишь ее в обнаженном
виде, как таковую. Только вот обнажить это бывает трудно. В юности это
состояние обнаженности приходит к нам как молния, в одно мгновение и
так же быстро уходит. Не всякий научается потом всей своей жизнью и
тренированными мускулами ума расширить это мгновение ясности. Сна-
чала оно даром дается. Но расширить и превратить его в устойчивый ис-
точник светлой радости мысли  для этого нужен труд. Не всякий может
встать на путь этого труда, решиться на него, потому что иногда нам ста-
новится просто страшно от того, что там выступает в обнаженном виде 
перед чем нет никаких скидок, никаких компенсаций, никаких извинений,
никакого алиби. И поэтому же так трудно все это объяснить. Я уже не го-
ворю о том, что в любой данный момент наша мысль существует в виде
своих же собственных симулякров. Simulacrum на латыни означает «при-
зрак», «привидение», то есть нечто подобное действительной вещи, яв-
ляющееся ее мертвой имитацией. Но это значение перекрещивается с ла-
тинским же словом simulator, которое подчеркивает значение игры, что ес-
тественно, ибо мертвая имитация разыгрывается живым человеком, им
оживляется. Следовательно, мы видим чаще всего только pale simulators 
бледные тени вещей. В любой момент, когда вы захотите мыслить, ваша
мысль, повторяю, уже существует в виде подобия мысли. По той причине,
что в любой данный момент в языке есть все слова. Наглядно это можно
изобразить так, как если бы я на секунду встал с этого стула, посмотрел бы
в другую сторону, потом повернулся, снова захотел сесть, а там уже сижу
я, какой помыслен другими, вместо меня.
    У кого из нас не было этого ощущения? Еще до того, как мы испытали
что-то и смогли это выразить, оно уже существует в виде симулякра. Когда
мы смотрим, допустим, на человека, который употребляет те же слова, что
и мы, ставит вопросы, которые отвергнуть невозможно, потому что они
составлены вполне логично, и при этом про себя думаем: ну не то все это.
А что же это не то? Почему? Да просто потому, что раз существуют слова,
то из них можно создать миллион умных вопросов, на которые не ответит
и тысяча мудрецов. Хотя одновременно посредством произвольной комби-
нации этих же слов можно получить ответ-симулякр, или тень ответа на
любой вопрос. А значит, и наше желание понять такого человека, пережи-
ваемое нами как несомненно очевидное и требующее мысленного разре-
62
Страницы
- « первая
- ‹ предыдущая
- …
- 61
- 62
- 63
- 64
- 65
- …
- следующая ›
- последняя »
