Смысл жизни человека в философско-антропологическом измерении. Стрелец Ю.Ш. - 107 стр.

 шаг".1Раскольников "не вынес", так как сознавал в себе абсолютную весть,
признавал существование "принципа" и бросил ему открытый вызов в виде
абсолютно неадекватного ответа на весть. Так обозначился в его душе
метафизический раскол; он, этот раскол, а не отделенность от людей, стал
причиной того, что люди отвернулись от него, "не любили" (Целостность
натуры, на каком бы уровне она ни установилась, снимает трагедийность,
принимается людьми как данное, как натура, судить о которой может
только Бог. Внутренняя расколотость как основание бытийной
"неожиданности", непредсказуемости − вот что               отрицается в
человеке, упорствующем в желании быть "всем сразу". Поиск единого
корня расщепленности человека как его метафизической сущности или
постулирование целостной уникальности человека в экзистенциалистском
понимании − два основных пути осмысления сути человека.
Принципиально неосмысляемое существо воспринимается как враждебное,
чуждое. Противоречивость натуры "допускается" только в бытовом плане:
"надо подождать, или применить общественные формы воздействия...").
      В самом конце романа мы видим, что если "не любовь" к Расколь-
никову была вызвана внутренней расколотостью между его бытовым и
бытийным мироотношением, то любовь самого убийцы (здесь все
переворачивается),      становится     основой      преодоления     этого
метафизического разрыва, пока только основой, так как спасенный "не знал
того, что новая жизнь не даром же ему достается, что ее надо еще дорого
купить, заплатить за нее великим, будущим подвигом...".2
      Итак, снижено бытовой, минимально достаточный уровень
соответствия совести и ответственности порождает добропорядочность,
высший уровень их бытового соответствия обозначает натуру
добродетельную. Завершение бытийного совестного акта подлинно
ответственным поступком рождает подвиг праведности. Нигде здесь нет
почвы для трагедии. Она возникает на стыке быта и бытия человека, как
негативно этическое и содержательно эстетическое. Этим эстетическим
содержанием он "любуется", ибо грандиозность задачи, поставленной
перед ним не как индивидом, а как человеком вообще, льстит его
представлению о собственной мощи. Он отождествляет себя с "гигантами",
так возникает мечта Ницше, Раскольникова и других о "сверхчеловеке", о
"культуре решимости". Ответственность начинает заслонять совесть,
эстетика − этику; жизненная мощь человека, создающего себе исполинские
трудности и героически (трагически) преодолевающего их, становится
самоценной. В тень уходит бытийная цель, задаваемая совестью и
конституирующая ответственность. Напротив, принципиальное единство,
метафизический паритет совести и ответственности обеспечивается не
1
    Там же С.552
2
    Там же С.558



                                                                      107